А. БОЛЬШАКОВ.
Роман этот написан на тему: всякий человек обязан приносить посильную пользу обществу. Почтенный автор следующим образом развивает свою мысль: "Не может, - говорит он, - добрая лошадь не рвануться вперед, когда ее ударят кнутом; не может отказаться от пения соловей, побуждаемый к тому (?) любовию; не может здоровый юноша обратиться мгновенно в старца; не может также отказаться от добрых побуждений человек, широко обнимающий все формы нашего общежития". Усомниться в непреложности этих истин едва ли возможно; но надо сказать правду, что и изобрести их не составляет особенного труда. Стол не может сделаться стулом, тарелка - ложкою, хомут - оглоблею, говядина не может превратиться в телятину - все это бесспорные истины, но истины, так сказать, кучерские и кухонные, которых обращение в литературе может быть допущено лишь с крайнею умеренностью. Иначе мы получим столь легкую возможность сравнивать человека с тряпицей, уполовником, навозом и т. п., которая еще менее приведет нас к добру, нежели сравнение общественного деятеля с лошадью, рвущейся вперед под ударом кнута.
Как бы то ни было, но истина о здоровом юноше, не могущем мгновенно обратиться в старца, служит соединительным звеном между двумя существами, которые ждут только уяснить себе этот вопрос во всей подробности, чтобы навсегда соединиться узами любви. Кажется, как мало нужно, чтобы удовлетворить человека, и вот, однако ж, он целых 173 страницы мучится, чтобы доказать себе, что человек, не чуждый понятия об общей пользе, стоит, по малой мере, на такой же нравственной высоте, как и чумичка, разумно употребляемая разумною кухаркой. Он переписывается об этом, входит по этому поводу в бесконечные словопрения и мимоходом возвышается даже до таких истин, что мужчины ставят себя выше женщин только "вследствие счастливого случая, которому они обязаны своим появлением в свет в виде мальчика". Мало того: пользуясь своим появлением в свет в виде мальчика, он делается способным доказывать и другие, еще более глубокие истины, как, например: быть лишенным точки опоры - "это все равно что переходить по реке, на которой с каждым шагом под вашими ногами ломается лед - тогда гибель неизбежна". И все эти истины, вместе взятые, как-то: "добрая лошадь не может не рвануться вперед, когда ее ударят кнутом", "юноша не может сделаться старцем" и проч., - все эти аллегории о появлении в свет в виде мальчика и о переходе через реку, на коей ломается лед (и зачем ходить?), не мешают, однако ж, открытию самой главной и окончательной истины, которая гласит, что в деле устройства крестьянского быта (уж на что, кажется, предмета общеполезнее?) необходимо: "отделить межою крестьянский надел, нанять хорошего сторожа, который днем и ночью будет охранять помещичью землю от потрав". Когда же крестьяне будут "неприятно удивлены такою находчивостью" и когда, сверх того, в их наделе не будет "места для попаса скота", тогда можно будет вступить и в переговоры с ними. Наверное, они поймут, что "положение их весьма стеснительно", что "не иметь места для попаса скота", пожалуй, еще хуже, нежели "переходить по реке, на которой с каждым шагом под вашими ногами ломается лед", и что хотя они, крестьяне, тоже "обязаны своим появлением в свет в виде мальчиков", но, стало быть, есть такие положения, когда появление в свет даже в виде двухголового мальчика - и то помочь не может.
охраняет - и сам не ведает. По нашему мнению, в этом случае может помочь только такой "вид мальчика", который с утра до вечера тянет нелепую канитель с полным убеждением, что это не канитель, а премудрость, и с уверенностью, что эта канитель изобретена именно им самим, а не найдена где-нибудь в будке.
Таких "видов мальчика" мы встречаем на свете целыми бесконечными бунтами. При постепенном распространении болезни, известной под именем мыслебоязни, и при всеобщем стремлении обходиться посредством истин скотнодворских и кухонных, мудрецы становятся почти нипочем. Копейка за пару - вот настоящий prix fixe [твердый расценок] им на Сенной и в Гостином дворе. Но замечательно, что по мере удаления от этих действительных центров, порождающих мудрецов, цена на них все более и более повышается. Стало быть, существуют такие улицы, где и копеечный мудрец (за пару) может очутиться "во пророцех". Но какая же цена этому пророку? - разумеется, пятак медный - и больше ни денежки.
Примечания
ОЗ, 1868, N 10, отд. "Новые книги", стр. 194-196 (вып. в свет - 9 октября). Без подписи. Авторство установлено С. С. Борщевским на основании анализа текста - Неизвестные страницы, стр. 540; позднее подтверждено найденным автографом Салтыкова -
В бездарном романе либерально-дворянского писателя И. Д. Кошкарова, выступавшего в печати также под псевдонимом "Н. Витняков" (см. далее рецензию Салтыкова на его роман "Русские демократы"), изображалась еще одна разновидность "нового человека", современного деятеля.
Герой романа, А. Большаков, зачитывавшийся в молодости Прудоном и Миллем "до головокружения", выступает в романе чуть ли не как "предвестник всеми ожидаемой новой жизни". Однако вся "новизна" его идей не идет дальше плоских сентенций и общих мест, вроде приводимых Салтыковым (наиболее нейтральных) или следующей: "...лучшая, то есть наиболее выгодная и самая приятная ассоциация есть семейство, в котором распределение труда, сообразно стремлениям каждого члена, составляет основание и залог счастья" и т. п.
который днем и ночью оберегал его землю от потрав". В конце концов Большаков становится почетным мировым судьей, и в этой роли путь его как "деятеля" логически завершается.
Салтыков в своей рецензии эзоповски вскрывает охранительный смысл "романа" И. Д. Кошкарова: истины, которые изрекает этот "копеечный мудрец", - "найдены где-нибудь в будке" (место пребывания будочника, то есть полицейского)