ГОВОРУНЫ.
Новые идеи решительно мешают спокойствию наших драматургов. Коли хотите, оно и понятно, потому что так называемые старые идеи до того уже затаскались, что ничего из них не выжмешь, ничего на них не выстроишь. Непонятно одно: почему новые идеи, эти кормилицы-поилицы современных витязей Александрийского театра, почти постоянно изображаются ими с самой враждебной, почти омерзительной стороны. Хотя из чувства благодарности не мешало бы поступать несколько осмотрительнее.
впечатление. С тех пор как не стало возможности (разумеется, не в жизни, а на подмостках Александринского театра) выступать перед публикою с консервативною теорией всеобщего оглушения, мир кажется населенным не солидными начальниками отделения, а какими-то не помнящими родства бродягами, которые только о том и сокрушаются, как бы стянуть пирог с прилавка или на даровщинку попрелюбодействовать. И не потихоньку стянуть, не секретным манером пройтись насчет клубнички, как делывали прежние солидные люди, а со взломом, с треском, с разговорами и развитиями, дабы ведали люди, что в этом-то именно и замыкаются те новые идеи, которые перешли к нам по прямой линии от начальников отделения.
Вопрос о собственности, вопрос о семейном начале, вопрос о правах женщины - ничто не чуждо нашим чутким и впечатлительным драматургам. Около всякого вопроса они найдут возможность пожужжать, со всякого снимут хоть капельку меда. Конечно, этот мед не бог знает какой душистый (мед дикий), но тут не в качестве дело, а в количестве. Наберут они этого меда ровно столько, сколько нужно, чтобы настряпать из него диалогов, разделят эти диалоги на действия и явления, приютят около них до десятка Петров Платонычей, Вадимов Петровичей, Настенек и т. п. и устремляются с этою легкою добычей на подмостки Александрийского театра. Нет нужды, что диалоги эти - отчасти бессмысленные, отчасти клеветнические: они наверное будут по плечу зрителям-столоначальникам и убедят их, что кража пирогов российскими драматургами не поощряется, но возбраняется; нет нужды, что прикомандированные к диалогам Петры Платонычи, Настеньки, Вадимы Петровичи - не что иное, как тени, лишенные прав состояния: гг. Самойлов, Васильев, Зубров и г-жа Линская, с помощью гримировки и собственных артистических соображений, наверное, найдут возможность, даже независимо от воли автора, придать этим теням человеческую форму и смягчить внезапность и нецелесообразность их нелепых движений.
Хотите ли вы знать, например, что такое принцип собственности по понятиям новых людей - Петр Платоныч Чигасов ответит вам: "Принцип наследства - ложный принцип; наука (?) не признает нежностей. Разве птицы оставляют запасы корма для своего потомства? Каждая из них питается тем, что находит сама". В другом месте этот самый Чигасов, прося взаймы денег, объясняет так: "Я занимаю именно у вас, потому что у вас всегда есть лишние деньги, стало быть, вы не имеете основательного повода отказывать". Но этого мало; не успевши занять денег у лица, всегда имеющего лишние деньги, Чигасов решается обокрасть свою сестру и для этого задумывает целую махинацию, которой подлость равняется только ее глупости, и при этом восклицает: "Стоит ли церемониться с этими скотами! этих господ надо допекать всеми возможными способами; тут надо действовать ради принципа"...
Хотите вы иметь понятие о том, что такое брак по понятиям новых людей, - автор заставит некоего г. Кренева убеждать Вадима Петровича Ладушкина жениться на Настеньке Чигасовой, и когда Ладушкин предложит вопрос: "А ты, само собой разумеется, будешь продолжать ее любить?" - то Кренев не усомнится ответить: "Отчего же нет?" Этого недостаточно: в подкрепление своей теории свободных отношений между мужчиной и женщиной Кренев не постыдится высказать следующую неистовую чепуху: "Скажи, пожалуйста, долго ли вы будете смотреть на любовь так цинически, допускать это чувство в самом низком, животном смысле? По-вашему, уже никак и не может быть свободной, благородной гармонии между живущими существами? По-вашему, все вали в одну яму, все топчи ногами".
Хотите ли, наконец, знать, что такое женский труд, - автор, устами Ладушкина, объяснит вам, что это - слово, которым "пользуются злодеи, чтобы прикрывать свои страсти". "Оторвать, прежде всего, женщину от семьи! - гремит добродетельный Ладушкин, - научить ее смеяться над семейными узами, заставить ее забыть, что ее назначение быть верною женой и доброю матерью семейства, убить в ней и скромность и стыд, сознание и чести и достоинства женщины... вот ваши идеалы! от них отвернется с ужасом и презрением каждый честный человек!"
С кого они портреты пишут?
Где разговоры эти слышат?
Напрасно вы будете говорить себе: да ведь это же, наконец, неслыханное дело, чтобы человек, для оправдания своих теорий (положим, и ложных), употреблял не только слабые, но даже самые глупые доказательства! - автору нет дела ни до доказательств, ни до художественной верности речей и поступков изображаемых им лиц. Задача, которую он предположил себе выполнить, гораздо скромнее: он хочет оградить начальников отделения от наплыва новых идей и для этого берет первые доказательства, которые валяются на дороге, и складывает их в одно место.
По нашему мнению, это-то именно и называется: "Все вали в одну яму, все топчи ногами!"
1869, N 2, отд. "Новые книги", стр. 344-346 (вып. в свет - 2 февраля). Без подписи. Авторство указано В. В. Гиппиусом - Z. f. sl. Ph., S. 184; подтверждено на основании анализа текста С. С. Борщевским - изд. 1933-1941,
Еще в N 1-2 "Современника" за 1863 г., разбирая постановку в Александрийском театре комедии Ф. Устрялова "Слово и дело", Салтыков с иронией отозвался об И. А. Манне как члене Театрально-литературного комитета, заметив, что тот, так же как и другие члены этого комитета, "никакого отношения к русской литературе не имеет" (т. 5 наст. изд. стр. 173).
П. М. Ковалевский, рецензируя в "Отечественных записках" 1868 г. под рубрикой "Петербургские театры" спектакль того же Александрийского театра по пьесе И. А. Манна "Говоруны", связал новую комедию с хорошо известной читателям и зрителям комедией Устрялова и тем самым указал на ее тенденцию: "Задача пьесы: слово и дело, то есть - ино слово говорить, а ино делать, - как видите, не новая; но прием автора в ее развитии <нов>: г. Нильский, например, проповедует против бюрократии - бац, г. Монахов в ту же минуту предлагает ему хорошее место, в 5-м классе, и г. Нильский в ту же минуту его с признательностью принимает..." и т. д. "Современнее "Говорунов", - сказано было также в обзоре Ковалевского, - трудно себе и представить что-либо; все язвы современности тут раскрыты и осмеяны - земство, администрация, женский труд, ну и, разумеется, нигилизм" (ОЗ, чтобы дать отпор клеветам литературствующего чиновника, драматурга "необулгаринской школы" (см. рецензию на "Гражданский брак" Чернявского, наст. том, стр. 249). "Новые идеи", в интерпретации сочинителя такого пошиба, - как раз "по плечу зрителям-столоначальникам" [О "начальниках отделения" и "столоначальниках" как публике Александрийского театра Салтыков писал, разбирая комедию Самарина "Перемелется- мука будет" (см. выше, стр. 284)]. Эти будто бы "новые идеи", констатирует Салтыков, "перешли к нам <...> по прямой линии от начальников отделения". Несколько позже, развивая эту мысль в статье "Уличная философия", Салтыков скажет о гончаровском Волохове, что тот "совершал подлог, выдавая за новое учение то, что, в сущности, содержалось и в старом учении" (см. наст. том, стр. 84).
Стр. 319. ...мед дивий... - то есть дикий.
- Из стихотворения Лермонтова "Журналист, читатель и писатель".