1140. Н. К. МИХАЙЛОВСКОМУ
22 февраля 1885. Петербург
Многоуважаемый Николай Константинович.
Сын мой уж скоро будет пять недель как болен, теперь уж он начал вставать с постели и конец предвидится уже недалеко. Думаю, что 2-го или 3-го марта перееду дней на 5 в гостиницу (вероятно, в Европейскую, ибо шику больше) и к концу 5-й недели буду уже опять в своем логовище, вполне дезинфектированном 1. После этого, т. е. с конца 5-й недели и отцам семейств безопасно будет ко мне заходить. Но я Вам скажу, подобная болезнь, кроме сердечных тревог, и в материальном отношении стоит хорошего пожара. Вообще, с детьми трудно рассчитать свою жизнь — это я теперь отлично понял.
Все, что Вы пишете про «Русскую мысль», совершенно верно 2 — это действительный нужник, к возвеличению которого, к сожалению, способствовали «Отеч<ественные> записки». Но Юрьева все-таки жалко, несмотря на то, что он из ума выжил. В былые времена можно было бы протестовать соборне, но ныне подобный протест возбудит только хохот в свином лагере. Да и как заступаться за человека, который никогда в редакции не бывал и последний рассудок истратил на По́ссарта и Барная 3. Ведь, по правде говоря, с ним довольно-таки трудно дело иметь. Я очень рад, что хоть и случайно, но вовремя спохватился. Признаться, не очень-то мне ловко одному в «В<естнике> Евр<опы>» беседовать, да что же будете делать! И представьте себе, какие там порядки: Стас<юлевич> курсив уничтожил! Вместо курсива велел типографии «разрядку» употреблять. Я, впрочем, жаловался ему на это: как же вы, говорю, я разрядкой напечатаете? или иногда в целом слове один слог и даже одну букву курсивом напечатать нужно — ка́к вы замените его разрядкой? — Ах, в самом деле! И обещал собственно для меня достать курсиву; но в мартовской книжке опять не исполнил 4. Но, во всяком случае, это уже снисхождение: кроме 250 р. полистной платы, еще и курсив. Слава богу!
О Толстом Вы тоже правильно пишете. Но Скабичевский всплакнул-таки в «Русских ведомостях». Я, признаться, написал ему по этому поводу, что Толстой не более как Кобеня, но он не совсем согласился со мной; помилуйте, говорит, ведь он советует самим выносить из урыльников! 5
Хорошо, коли у кого урыльники есть, а вот у мужичков и этого нет. И рад бы выносить (в огород бы он снес), да приходится прямо на пусто поскудить. А между тем, и Толстой и Успенский только и бредят мужичком; вот, мол, кто истинную веру нашел!
И ведь какой хитрый этот Толстой: на прежнюю свою деятельность литературную, как пес на блевотину смотрит, а деньги за издание этой блевотины берет хорошие.
Я понимаю, что Вы не особенно интересовались видеться с Толстым в Москве, а любопытно было бы. Сказал ли бы он несколько теплых слов по случаю смерти «Отеч<ественных> зап<исок>».
Когда я читаю современное книгопечатание, то мне кажется, что в ловушку попался. Гулял, гулял да и догулялся. А может быть и не гуляя догулялся. Кто мог бы ожидать, что будет «Голос Москвы»? 6 И что всего досаднее: «Русские вед<омости>» занимаются этим говном.
До свидания, будьте здоровы и богом хранимы.
Искренно Вас уважающий
М. Салтыков.
22 февраля.
Примечания
Печатается по подлиннику: ИРЛИ, ф. 366, оп. 3, № 29, лл. 53—54.
Впервые опубликовано: Письма с. 285—286.
1 См. письмо 1139.
2 Письмо неизвестно.
3 Поссарт и Барнай — известные немецкие актеры, неоднократно гастролировавшие в России. Юрьев был одним из инициаторов поднесения золотого венка Барнаю в день его последнего спектакля (см.: С. А. Юрьев. К редактору «Русских ведомостей». — Р. вед., 1885, № 42, 13 февраля, с. 4).
4 См. письмо 1139.
5 См. письмо 1134.
6 Каткова.