409. П. В. АННЕНКОВУ
9 марта 1875. Петербург
Петербург. 9 марта.
Многоуважаемый Павел Васильевич.
Меня, дикого человека, доктора шлют на год с лишком за границу, а именно до конца сентября в Баден-Баден, а потом на всю зиму в Рим или южную Италию. С неизреченным удовольствием узнал я сейчас через бар<она> Розена, что и Вы живете в Бад<ен>-Бад<ене>. Не знаю, долго ли Вы там будете, но, во всяком случае, думаю, что мы свидимся.
Обращаюсь к Вам за некоторой услугой: присмотрите для меня и моей семьи квартирку комнат в 4 — 5. Квартира должна быть снабжена столовым и спальным бельем, посудою кухонною, столовою, а также небольшим количеством серебряной, т. е. ложек, ножей и проч. Семья моя состоит из меня, жены и двоих детей, при коих нянька-немка. По приезде, мы, вероятно, наймем еще женщину и кухарку. Не хотелось бы платить больше 200 фр. в месяц (меньше — лучше). Я выеду из Петербурга между 28 марта и 1 апреля старого стиля. Если найдете время до этого дать мне весточку о себе, то сделайте это по след<ующему> адресу: П<етер>б<ург>, Пески, 2-я улица, дом № 3.
Я еду с большим ожесточением, ибо дела мои крайне расстроены и притом все в ходу. Но делать нечего: у меня катар и такое сердцебиение, что я почти задыхаюсь. К этому прибавился еще ревматизм. Я целый месяц лежал без движения и теперь еще не выхожу из дома. Знаете ли что? Вот я пишу Вам, что еду за границу, а мне кажется, что я сейчас умру. До того мучительно бьется сердце.
Пожалуйста, не посетуйте на меня за неприятное поручение относительно квартиры. Ежели Вам оно не по нутру, сочтите, что ничего не было писано. Не сетуйте также на краткость письма: не могу писать, потому что чувствую усталость сейчас же. Издыхать ничего, но издыхать имея старшего сына 3-х лет — неловко. Обо всем переговорим при свидании. Верьте или не верьте, но свидание именно с Вами необыкновенно меня радует.
Вероятно, Вы знаете историю Маркевича 1 и читали роман гр<афа> Толстого о наилучшем устройстве быта детор<одных> частей. Меня это волнует ужасно 2. Ужасно думать, что еще существует возможность строить романы на одних консервативная партия, которая торжествует. Можно ли себе представить, что из коровьего романа Толстого делается какое-то политическое знамя?
Прощайте или, лучше сказать, до свидания. Жму руку Вам и уважаемой Глафире Александровне3. Жена тоже. Когда прибуду в Б<аден>-Б<аден>, то сейчас же явлюсь к Вам, а всего бы лучше, если бы Вы предварительно писнули в Петербург. Остается еще 18 дней.
Ваш
На конверте: Allemagne. Baden-Baden. Lichtenthalerstrasse, 9. M-r Paul Annenkoff.
Почтовый штемпель: С.-Петербург. Город. 3 почта. 10 марта 1875. и
Примечания
Печатается по подлиннику: ИРЛИ, ф. 366, оп. 3, № 1, лл. 46—47.
Впервые опубликовано: , с. 75—76.
1 О получившей широкую огласку скандальной истории взяточничества Б. М. Маркевича, реакционного писателя и крупного чиновника, А. В. Никитенко писал в своем «Дневнике» 17 февраля 1875 г.: «Новый скандал. Министр народного просвещения поручил Б. М. Маркевичу, как ближайшему к себе доверенному лицу, составить с Ф. П. Баймаковым контракт по аренде на «Петербургские ведомости». Редактором министр назначил графа Е. А. Салиаса, а Маркевич внес в контракт статью, по которой арендатор имеет право отказать редактору от газеты, когда найдет его неудобным для нее. За это взял с Баймакова отличную взятку. Министр утвердил контракт, не читавши... Когда дело вышло наружу, министр поехал к государю и нажаловался, что вот, дескать, его надули и проч. С Маркевича тотчас сняли камергерство и выбросили его из совета министров» (А. В. Никитенко. Дневник, т. 3. М., 1956, с. 332).
2 Ко времени написания этого письма в печати появились только первая и половина второй (главы 1—10) части «Анны Карениной» («Русский вестник», 1875, №№ 1—2). В них, как отмечает С. А. Макашин, роман «еще не превратился полностью из семейно-любовного (жанр, в котором был задуман) в философско-общественный и злободневно-публицистический <...>. Суждение Салтыкова о начале общественном романе, построенном не на традиционном главенстве любовной интриги, а на возвышении социально-философско- и политической проблематики и материала. Вместе с тем резкость и грубость отзыва Салтыкова находят объяснение не только в силе и страстности приверженности писателя к своей общественно-эстетической концепции, но и в его болезни. Она обострила до предела присущую Салтыкову бурную и гневную раздражительность» (наст. изд. т. II, с. 634). См. также: А. С. Бушмин. Сатира Салтыкова-Щедрина. М. — Л., 1959, с. 409—435.
3