431. П. В. АННЕНКОВУ
12/24 сентября 1875. Париж
Париж. 24 сентября.
Здесь я узнал, что если Вы не возвратились уже, то скоро возвратитесь в Баден-Баден, многоуважаемый Павел Васильевич. С тех пор, как Вы исчезли из Бадена — об Вас ни слуху ни духу. Зная, что Глафира Александровна уехала в Констанц, я писал к Вам туда, но из слов Тургенева вижу, что Вы собственно там даже не были, а семейство Ваше скоро оттуда уехало в Цюрих. Стало быть, и письмо мое пропало 1. Начинаю мое настоящее письмо теплейшею благодарностью за то участие, которое Вы выразили мне, умиравшему. Вы поддержали меня, Вы устроили и обставили меня. Серьезно говоря, я чувствую себя обязанным Вам бессрочно. Из всех четырех с половиной месяцев баденской жизни у меня только и осталось светлое воспоминание об Вас да о нескольких днях, проведенных с некоторыми друзьями, которые посетили меня из России 2. Все прочие впечатления, оставленные во мне этою благовонной дырой, далеко не приятны. Такого совершеннейшего сборища всесветных хлыщей я до сих пор еще не видал и вынес из Бадена еще более глубокую ненависть к так называемому русскому культурному слою, чем та, которую питал, живя в России. В России я знаком был только с обрывками этого слоя, обрывками, живущими уединенною жизнью и не показывающимися на улице. В Бадене я увидел целый букет людей, довольных своею праздностью, глупостью и чванством.
Скоро уж три недели, как я в Париже, и, признаюсь откровенно, очень мало еще видел. И в то же время целый почти день вне дома и ничего буквально не работаю. Располагал пробыть здесь еще недели четыре, но если так будет продолжаться, то уеду: сначала в Лион, потом в Марсель и наконец зимовать в Ниццу. Новая благовонная дыра, в которой предстоит еще более великолепный букет всесветных хлыщей и в которой, всеконечно, никто уже не посетит меня, как в Бадене. Вероятно, там примусь за работу, хотя убеждаюсь, что болезнь оставила жестокий след на мне: убила страсть к работе. А не работать нельзя. Насилую свою мысль и пишу. Хотелось бы, чтоб Вы прочитали в августовской книжке «Сон в летнюю ночь». На Ваш критический смысл я вполне полагаюсь. Тургенев до крови обидел меня, сказавши, что этот рассказ забавный: едва ли он дочитал его 3. Из Петербурга тоже пишут: прекрасная мысль — представить в смешном виде юбилеи. Право, у меня не было намерения ни забавным быть, ни юбилеи изобличать. А если мои вещи иногда страдают раздвоенностью, то причина этого очень ясная: я Езоп и воспитанник цензурного ведомства. Я объявляю это всенародно в статье «Между делом», которая явится в сентябрьской книжке. Жаль, если книжки эти не дойдут до Вас. Я, впрочем, напишу к Некрасову, чтоб он с августа месяца выслал Вам журнал. Нельзя ли Маркса подбить также выписывать — ведь выписывает же он «Вестник Европы»?! 4
Тургенева я нашел в вожделенном здравии, но помышляющим о бегстве в какое-нибудь забытое место, где можно бы уединиться. Но, вероятно, это только один разговор, ибо, в сущности, богопочитание вовсе не противно ему. Человек этот одарен всеми дарами природы, кроме одного: нет у него брезгливости. От этого всякое ничтожество находит к нему доступ и, по-видимому, даже может занимать и тешить. Был я у него в Буживале — живет, как принц крови. Впрочем, отчего же и не жить хорошо, коли средства есть; но все это невольно ставит вопрос: неужели же он никогда не воротится в Россию?
Встретил я здесь еще Стасюлевича с женой 5 и графа Соллогуба. Стасюлевич имеет вид старого переплета, из которого выдрали заключавшуюся в нем книгу. Прежде мне казалось, что он сын Чичикова и Коробочки — теперь я вижу, что ошибался. Что он происходит от Коробочки — это несомненно, но не Чичиков был его отцом, а А. Д. Галахов. И жена у него препротивная: все об «Вестнике Европы» калякает. Вот какое жалкое положение русской литературы: корректоры завладели ею.
Соллогуб забавен. Он был пять недель в Бадене, встречал меня, смотрел мне в глаза (не поклонится ли?) и не познал. Здесь, встретив меня в café de l’Opera, куда Тургенев взял меня завтракать, и узнав, что я был в Бадене, первое что сказал: если б я знал, непременно приехал бы к Вам. Лгунишко.
Корш проявил признак своего существования, написав брошюрку в 39 стр. «La Russie actuelle». Бездарнее, площе я ничего не читал. В «Петербургских вед<омостях>» были хоть недомолвки, которые сообщали какой-то характер статье. Здесь — нагота и бедность мысли безграничные 6. Какое, однако, слово Тургенев выдумал «нигилисты» — всякая собака им пользуется. Во Франции есть, впрочем, другое словечко: коммунар, тоже не без значения.
ôtel Meklemburg. Прошу Вас передать от меня и от жены <поклон> уважаемой Глафире Александровне и поцеловать детей. Передайте также поклон
Хейлигенталю, которого уход мне очень памятен. Скажите, что здоровье мое ни хуже, ни лучше, но чуть дурная погода, как в последние два дня, например, и я чувствую.
Искренно преданный Вам
М. Салтыков.
На конверте
Почтовый штемпель: Paris. 25 sept. 75 и Ausg. 26.9.
Примечания
ИРЛИ, ф. 366, on. 3, № 1, лл. 55—56.
Впервые опубликовано: Письма, с. 92—95.
1
2 Имеются в виду Унковский, Белоголовый, Лихачев, Елисеев, барон Розен.
3 Начало рассказа «Сон в летнюю ночь» ввело в заблуждение Тургенева и Плещеева (см. письмо 435), которые не увидели в нем ничего более, как осмеяние юбилеев.
4 Д.-Р. Маркс — баденская книжная, художественная и торговая фирма.
5 Своими впечатлениями от встреч с Салтыковым Стасюлевич поделился с Пыпиным в письме от 11/23 сентября: «Я забыл Вам сказать в последний раз, что я был у Салтыкова и он заходил потом ко мне. На мой взгляд, он очень поправился здоровьем, хотя и по-прежнему все ворчит и всем не доволен. Пока я вчера ездил к Тургеневу, он опять заходил ко мне с Лихачевым, и жена уверяет, что он даже на этот раз и не ворчал; был весел. На днях он едет в Ниццу» (ГПБ
6 Об отношении к себе Салтыкова Корш был хорошо осведомлен. 2 мая 1875 г. он писал Анненкову: «Если Салтыков уже в Бадене, то шлю и ему поклон, хотя и знаю, что он при этом может выругаться. Таков уж его naturel. Он считает меня за какого-то ретрограда и врага «Отечественных записок» (ИРЛИ, ф. 7, № 56, лл. 31—32). Во время своего пребывания за границей Корш издал анонимно написанную им брошюру «La Russie actuelle. Le gouvernement. La jeunesse. L’aristokratie. Paris, 1875» («Современная Россия. Правительство. Молодежь. Аристократия». Париж, 1875). Кроме того, он предпринял ряд шагов для издания газеты. Об этом он сообщал в письмах к Анненкову (ИРЛИ, точку зрения земскую и конституционную, тогда как «Вперед!» ратует против культуры и всего человечества». «Это будет», — прибавлял он в письме от 2 мая 1875 г., — «русский конституционный орган за границей, — орган, не отвергающий практически ни национальности, ни собственности, ни даже династии». И наконец, в письме от 12/24 октября 1875 г. Корш замечает, что его «удивляет страх наших либералов перед радикалами, издающими в Лондоне пошлейший орган». И хотя «русская молодежь склонна идти за этим органом», но он имел основание думать, что «есть возможность разделить ее на два лагеря при помощи другого заграничного органа». В доказательство этого Корш просит Анненкова прочесть выпущенную им брошюру, «потому что из нее Вы увидите, в каком духе я думал издавать русскую газету за границей».