500. Н. Д. ХВОЩИНСКОЙ
5 октября 1876. Петербург
Я чуть жив после погрома, нанесенного моему здоровью в прошлом году. В первый раз в жизни ощущаю полную апатию к писательству. Что касается Некрасова, то он так болен, что надежды на его выздоровление до крайности слабы. Поневоле вспомнишь Рязань, где все уступки, делаемые разным болезням, заключаются в том, что человек с водки переходит на бургонское. <...>
Для журнала нашего особенно дороги Ваши произведения, так как в них публика всегда найдет для себя отличное и здоровое чтение. Нынешнее время для больших журналов не весьма благоприятное, и только при содействии ярких дарований можно рассчитывать на успех. Поэтому Вы окажете журналу существенную услугу, прислав обещанный роман.
Примечания
Печатается по тексту первой публикации: «Русская мысль», 1890, № 12, отд. II, стр. 127, где эти два отрывка из одного письма напечатаны раздельно (дата указана В. И. Семевским). В Изд. 1933—1941, т. XIX, стр. 76, без какой-либо мотивировки оба отрывка напечатаны слитно.
Подлинник неизвестен.
«Для меня особенно дорого узнать о Вас от Вас самих. За это время много раз думалось о Вашем здоровье; Вас здесь помнят — Офросимовы, которых я, хотя редко, но по-прежнему дружески видаю. Мне же давно хотелось сказать Вам самому то «спасибо», которое говорю Вам за глаза за те несравненные вещи, которые Вы напечатали в это время, — особенно этот «Семейный суд», этот классический образец для изучения, — эту прелесть «Культурные люди», которую мы читали кружком самых близких друзей, хохотали до крика и благодарили Вас как честного человека. Вы счастливец. Вы делаете Ваше дело, как никто: всякое Ваше слово — гражданская заслуга и chef d'њuvre искусства. Едва знакомая Вам, я смею Вас просить — не впадайте в апатию, не скучайте Вашим делом; подумайте только: если не Вы, кому ж его делать... Ведь надо же сознаться, наконец, что у нас бедность страшная и на что лучшее доказательство: мои писания стали годиться! Поверьте, вкус у меня есть, а потому я в себе заблуждаться не могу: кропотливая женская работа, может быть, не совсем лишенная смысла — и только. Оставьте Вашу апатию, от Вас это страшно слышать; Вы — такой художник, а жизнь и ее примеры — такой непочатый угол <?>!
Мне так давно хотелось это сказать Вам, что я прошу извинения за время, которое отняла у Вас моим письмом. Редакторам, знаю, время дорого. Найдите же минутку, чтоб сказать мне два слова: большой роман (т. е. первую часть) или что-нибудь несложное, что может написаться скорее. Я исполню так, как Вы решите.
Искренно желаю Вам всего лучшего (во-первых здоровья) и прошу передать мой поклон Елизавете Аполлоновне...» (ГБЛ