834. Н. А. БЕЛОГОЛОВОМУ
28 апреля 1882. Петербург
28 апреля.
Многоуважаемый Николай Андреевич.
Вчера был боткинский юбилей, и я был на обеде, о чем Вас и уведомляю. Обедало около 400 человек, и распоряжался, главным образом, Соколов. Но распоряжался не совсем благополучно, и порядку было немного. Обед стоил 6 р. с рыла, но качеством своим напоминал кухмистерскую «Афины». Даже удивительно: на дворе тепло, а для Боткина отыскали мороженого судака. Может быть, впрочем, что юбиляру и супруге его получше подавали пищу, но я и по сие время опомниться не могу. С правой стороны у Боткина сидел Глазунов, с левой — Богдановский. Напротив — супруга юбиляра рядом с m-me Грубер. Мы с Унковским и Лихачевым сидели поодаль, но тоже могли видеть. Тут же с нами сидели: Стасюлевич, Утин, Корш, Краевский и... Поляков, который поил нас настоящим шампанским, а не юбилейным. Торжество было шумное; читали речи; сначала можно было разобрать, а потом — нельзя. Под конец явились и пьяненькие. Кто-то, педагог, вскочил на стул и начал чествовать юбиляра во имя педагогии, но его тут же прозвали педерастом и не дали кончить, приказав музыке играть. Г-жа Манасеина с тетрадкой в руках, хромая, подбрела к Боткину и с четверть часа что-то шептала, а Боткин кивал. Вероятно, это было приглашение на любовное свидание, потому что Екатерина Алексеевна ужасно сердилась 1. Получено было более сотни телеграмм, сначала их читали, но когда дело дошло до какого-то сифилитического отделения московской чернорабочей больницы, то плюнули и только сказали: вот еще сколько. Присутствовал и обер-полицийместер Козлов, но не в качестве оного, а в качестве почитателя. Боткин сказал несколько теплых слов, обращенных к молодежи, но говорил тихо, медленно и прерывисто, ибо был взволнован. С утра раннего его терзали. Сначала в Думе с 11 до 41/2 часов, потом у Бореля с 61/2 до 9 часов. Г-жа Манасеина еще в Думе его ловила, но не изловила, а у Бореля поймала. И вдруг, среди гама и шума, встает Сеченов и предлагает тост за Вашего покорнейшего слугу 2. Можете себе представить мое волнение и даже испуг. И начал коварно так, что и ожидать было нельзя. Боткин, дескать, знаменит как диагност, а между нами есть еще и другой диагност... Клянусь Вам, меня почти паралич хватил. Разумеется, я как дурак кланялся во все стороны. Хорошо, что еще кашель не захватил, а то картина была бы полная.
3. Но Энгельгардта приняли необыкновенно любезно и теперь, по его просьбе, отдают ему сына, под его надзор, в деревню. По этому случаю, и с него самого сняли надзор, а только не имеет он права въезжать в местности, пользующиеся усиленной охраной. Но с позволения и туда можно. Завтра он уже уезжает обратно, а сына пришлют к нему после.
О себе Вам скажу, что здоровье мое все в том же виде. Всякое волнение отдается, и вчера, например, по возвращении с юбилея, я целую ночь кашлял. И виною этому Сеченов, который, впрочем, очень любезно передо мной извинился. Пили даже за Краевского, который ныне исправляет должность благородного человека. Был и Суворин, но сидел где-то в дыре и даже как бы в презрении; но и около него сидели, и против него тоже. Головин даже разговаривал. Была минута, когда опасались, что какой-нибудь прохвост и за него тост предложит, но, к счастию, этого не случилось.
Я еду на лето в Рамбов. Вы — куда?
Где Елисеевы? Ежели увидите их, то скажите, чтоб они сообщили о своих намерениях.
Искренно Вам преданный
М. Салтыков.
Примечания
Печатается по подлиннику: ГБЛ,
Впервые опубликовано: Сб. «Дело», М., 1899, стр. 119—120.
1 Жена С. П. Боткина.
2 «Господа, вы чествуете великого диагноста в медицине, — говорил Сеченов, — но не забудьте, что в нашей среде находится теперь другой, не менее великий диагност, это — всеми уважаемый знаменитый диагност наших общественных зол и недугов — Михаил Евграфович Салтыков» («Биржевые ведомости», 1882, № 62, 30 апреля).
3