859. Г. З. ЕЛИСЕЕВУ
26 октября 1882. Петербург
П.бург. 26 октября.
Многоуважаемый Григорий Захарович. Простите, что так давно не писал. Очень уж болезнь меня одолела. Две недели сряду даже в редакции не был, а Вы знаете, какой я на этот счет аккуратный человек. Все время страшнейший был грипп, голоса совсем лишился, так что Боткин два раза приезжал. Совсем плохое мое дело. Почти до отвращения к работе дошел и даже к самой жизни. Везде больно, ни одной минуты нет, когда бы чувствовалось хоть сколько-нибудь сносно.
С внешним миром я почти совсем разобщен; редко кого-нибудь вижу и почти совсем ничего не слышу. Да и слышать нечего, кроме сплетен и анекдотов. Представьте себе, на днях сказывали мне, что Минаева из Петербурга за какой-то экспромт дурацкий выслали — и что ж оказывается? — что он преспокойно себе ходит по трактирам, и что на днях даже сбираются праздновать 25-летний юбилей его литературной деятельности. Вот как у нас, все чему-то радуются и что-то празднуют. И адрес, говорят, ему сочинили и по домам подписывать носят; но у меня не были.
Я от Белоголового получил письмо уже из Ментоны l, a Вы скоро ли туда поедете? Мне кажется, что теперь самое время, и, в видах восстановления, я советовал бы Вам поспешить. В Ментоне лучше, нежели в Ницце; скромнее, уединеннее, да и климат мягче. А у нас здесь просто мерзость запустения. Холод, а снегу нет. Отовсюду пишут, что зима уж стала, в Москве на санях ездят, а у нас только мрак и мороз. В городе страшная смертность: дифтерит, скарлатина, оспа. В особенности дифтерит косит, так что с детьми — беда. Доктора говорят, что вследствие летних засух почвенная вода слишком низко стоит, а оттого-де миазмы.
Из общих знакомых, Боровиковские совсем оставили Петербург, и А<лександр> Л<ьвович>, по обыкновению своему, никому ничего не пишет, так что только от швейцара его квартиры известно, что мебель велено отдать какому-то Юдину, которого никто не знает. Можно бы, вероятно, от Герарда узнать, да его тоже никто не видит. Из этого Вы можете вывести заключение, как крепка связь, соединяющая здесь всех. Никому ни до кого дела нет, никому ни об чем не думается. На днях получили письмо от каких-то ссыльных из Сибири: просят книжек прислать для чтения. «Хотели бы, говорят, сочинения Салт<ыкова> попросить прислать, но это роскошь, а от роскоши следует отказываться». Вот какое анафемское рассуждение.
Подписка на «Отеч<ественные> зап<иски>» еще не начиналась. Признаться, я ничего особенного и не жду, то есть ни в каком случае не жду увеличения 2. Но ежели дело на убыль пойдет, тогда плохо, так уж оно и покатится вниз, как у «Вестника Европы», который и 6 т. подписчиков уж не имеет.
Прощайте. Больше не в силах писать: тяжко. Не знаю, будет ли что-нибудь мое в ноябрьской книжке. До сих пор, по крайней мере, написал не больше полулиста, и встал в тупик 3.
Прошу Вас передать от меня и от жены сердечный привет многоуважаемой Екатерине Павловне.
Весь Ваш
М. Салтыков
Примечания
Печатается по подлиннику: ГБЛ, ф. 576, карт. 2, № 23. На письме рукою Елисеева: «1882. Окт. 26».
Изд. 1933—1941, т. XIX, стр. 293—294.
1 Упоминаемое письмо Н. А. Белоголового неизвестно.
2 Отеч. записки выходили тиражом 10 000—8650 экз.
3 Очередные главы «Современной идиллии» появились не в одиннадцатом, а в двенадцатом номере Отеч. записок.