940. Н. А. БЕЛОГОЛОВОМУ
15/27 августа 1883. Париж
Париж. Pl. Madel. 31. 15 августа.
Многоуважаемый Николай Андреевич.
Приехал в Париж в пятницу совсем больной. Два дня сидел не выходя из комнаты, глотая протухлый воздух Магдалины. В воскресенье почувствовал себя достаточно хорошо, чтоб выйти и пообедать, тем больше, что в оба предыдущие дня почти совсем не ел. Прошел пешком от дома до rue
Helder, где пообедал самым умеренным образом, и воротился назад в половине седьмого, т. е. еще когда было светло. Вечером опять повторение драхеншуса, хотя и не в прежней силе, но, быть может, начало нового, потому что сегодня боль еще усилилась. Намазался иодом и принял хинину. Четыре часа тому назад выпил стакан Гунияда и до сих пор не действует. Главное, чувствую громадную слабость, отсутствие аппетита и сухость во рту и в горле. Уходу — никакого. Жена не только лично меня ненавидит, но и тех, которые во мне принимают участие. Ненависть эта чисто физическая, идиотская. Я даже обратиться к ней за помощью боюсь, потому что все это сопровождается прибаутками самого несносного свойства. Вы видите, как я пишу — и то насилу могу. Вот так съездил в Париж! К счастью, здесь Самарские — они сколько-нибудь помогают.
Тем не менее, в пятницу 19-го, я решаюсь выехать обратно, с Костей. Супруга тоже предлагает свои услуги по части препровождения, но я знаю, что это будет одно надругательство, и отказываюсь. Лучше пусть я больной до Петербурга доеду, но недели две отдохну от гнусного пустословия, в основании которого лежит негодование на мою болезнь и на отсутствие гвардейской правоспособности (она не стесняясь укоряет меня этим). С нами есть гувернантка (от Оболенской), которую я совсем не знал и которою она нахвалиться не могла. Теперь она эту гувернантку возненавидела за то, что она с некоторым участием отнеслась к моей болезни.
Самое лучшее для меня теперь — это умереть. Сожительство невозможно и скандально. Дети могут совсем испортиться. Характер у меня с каждым днем портится.
А вот Вы еще проповедуете теорию письма за письмо. Как тут теории соблюдать, когда только о том молишь судьбу, чтоб поскорее пришибла.
и то два дня отдышаться не мог. Всякая деятельная жизнь для меня гибель. И ежели я так болен теперь, то потому только, что в Кларане четыре дня сряду экскурсии делал. Я положительно понимаю, что я никому не товарищ и потому неприятен, да что же мне делать?
Прощайте. Может быть, и не увидимся. Прошу Вас передать мой привет Софье Петровне и верить моей дружбе.
М. Салтыков.
Вчера приехали Елисеевы, остановились в hôtel Miromenil, улица Miromenil. Жалко на них смотреть.
Примечания
ГБЛ, ф. 22, п. 7, № 30.
Впервые опубликовано: Изд. 1933—1941,