Поиск по творчеству и критике
Cлова начинающиеся на букву "Я"

1. Письмо Дружинину(?) А.В. 1 февраля 1856(7). Петербург

Входимость: 1. Размер: 2кб.

Часть текста: Дружинину(?) А.В. 1 февраля 1856(7). Петербург 95. А. В. ДРУЖИНИНУ(?) 1 февраля 1856 (?). Петербург Если Вам не неприятно будет видеть завтра, в четверг, Жизель, на Больш<ом> т<еатре> (нач<ало> в 7 1 / 2 ч.), то для вас будет место в ложе 1-го яруса (внизу) с правой стороны, № 4. Уважающий Вас М. Салтыков. Примечания Печатается по подлиннику: ИРЛИ, ф. 366, оп. 3, № 15. Впервые опубликовано: Письма, стр. 4.   Адресат устанавливается предположительно на том лишь основании, что записка поступила в Пушкинский дом в составе собрания писем к А. В. Дружинину. Датируется также предположительно — указанием на «четверг» как на день представления балета «Жизель». В первое после Вятки двухлетие Салтыкова этот спектакль шел в названный день недели в петербургском Большом театре в 1856 году. Однако из «Дневника» Дружинина видно, что 2 февраля вечером он был на домашнем спектакле в Преображенском полку (ЦГАЛИ, ф. 167, оп. 3, № 312). Дружеское сближение Салтыкова с А. В. Дружининым после возвращения из ссылки произошло на почве их старого товарищества. В конце 1840-х годов они служили вместе в Канцелярии Военного министерства и вместе же в 1847 году начали свою писательскую жизнь: Салтыков...

2. Петербургские театры ("Слово и дело" Ф. Устрялова)

Входимость: 1. Размер: 79кб.

Часть текста: в любви», когда г. Самойлов играл иудеев и греков, но в то же время еще старался заслужить расположение публики, когда для русской Мельпомены и русской Талии существовал только один храм — Александрийский театр, когда не было обольстительного г. Бурдина, когда г. Каратыгин изображал смешных чиновников, а г. Григорьев смешных помещиков, в то время, наконец, когда о театральном комитете и в помине не было и драматическое искусство ведалось чуть ли не капельдинерами. Теперь все это миновалось. Г-жа Жулева оставила «Новичков в любви» для высшей комедии, но, с непривычки, все еще делает жесты, не соответствующие изображаемому действию, полагая, вероятно, что чем несоответственнее жесты, тем выше будет комедия. Г-н Самойлов хотя по-прежнему играет иудеев, греков и тирольцев, но уже не заискивает в публике, а, напротив того, дает ей чувствовать, что он удостоивает играть на театре единственно из снисхождения. Гг. Григорьев и Каратыгин играют бояр, полководцев и гроссмейстеров и увеселяют публику не какими-нибудь сверхъестественными носами, лысинами и бородавками, но величественностью жестов и благородством манер. Г-н Славин из Гамлета сделался простым Юстинианом, из Кина — герольдом Гронтенгельма и от горести до того сконфузился, что не только произносит одну речь вместо другой, но даже переставляет слоги в словах; так, например, вместо «долг красен платежом» — произносит «долг платен краснежом». Но что всего удивительнее — это театральный комитет. Признаюсь, это известие даже испугало меня. «Как, — думал я, — даже и туда проник конституционализм! даже и капельдинеры и те уступают частицу своего всемогущества!» И долго бы я волновался, если б мне не сообщили, что это такой комитет, в...

3. История одного города. Голодный город.

Входимость: 1. Размер: 29кб.

Часть текста: по вечерам выходил в замасленном халате на крыльцо градоначальнического дома и играл с подчиненными в носки, ел жирную пищу, пил квас и любил уснащать свою речь ласкательным словом "братик-сударик". А ну, братик-сударик, ложись! - говорил он провинившемуся обывателю. Или: А ведь корову-то, братик-сударик, у тебя продать надо! потому, братик-сударик, что недоимка - это святое дело! Понятно, что после затейливых действий маркиза де Санглота, который летал в городском саду по воздуху, мирное управление престарелого бригадира должно было показаться и "благоденственным", и "удивления достойным". В первый раз свободно вздохнули глуповцы и поняли, что жить "без утеснения" не в пример лучше, чем жить "с утеснением". Нужды нет, что он парадов не делает да с полками на нас не ходит, - говорили они, - зато мы при нем, батюшке, свет у'зрили! Теперича, вышел ты за ворота: хошь - на месте сиди; хошь - куда хошь иди! А прежде, сколько одних порядков было - и не приведи Бог! Но на седьмом году правления Фердышенку смутил бес. Этот добродушный и несколько ленивый правитель вдруг сделался деятелен и настойчив до крайности: скинул замасленный халат и стал ходить по городу в вицмундире. Начал требовать, чтоб обыватели по сторонам не зевали, а смотрели в оба, и к довершению всего устроил такую кутерьму, которая могла бы очень дурно для него кончиться, если б, в минуту крайнего раздражения глуповцев, их не осенила мысль: "А ну как, братцы, нас за это не похвалят!" Дело в том, что в это самое время, на выезде из города, в слободе Навозной, цвела красотой посадская жена Алена Осипова. По-видимому, эта женщина представляла собой тип той сладкой русской красавицы, при взгляде на которую человек не загорается страстью, но чувствует, что все его существо потихоньку тает. При среднем росте, она была полна, бела и румяна; имела большие серые глаза навыкате, не то бесстыжие, не то застенчивые, пухлые вишневые губы, густые, хорошо ...

4. Благонамеренные речи. Отец и сын

Входимость: 1. Размер: 121кб.

Часть текста: закладчик, словом, Антошка - homo novus [новый человек (лат.) ], выброшенный волнами современной русской цивилизации на поверхность житейского моря. Генерал называет Антошку подлецом и христопродавцем; Антошка называет генерала "гнилою колодою". Оба избегают встреч друг с другом, оба стараются даже не думать друг об друге, и оба не могут ступить шагу, чтобы одному не бросился в глаза новый с иголочки домик "нового человека", а другому - тоже не старая, но уже несомненно потухающая усадьба "ветхого человека"... В сумерки, когда надвигающиеся со всех сторон тени ночи уже препятствуют ясно различать предметы, генерал не утерпит и выйдет на крутой берег реки. Долгое время стоит он недвижно, уставясь глазами в противоположную сторону. - Ежели верить Токвилю... - начинают шептать его губы (генерал - член губернского земского собрания, в которых Токвиль, как известно, пользуется славой почти народного писателя), но мысль вдруг перескакивает через Токвиля и круто заворачивает в сторону родных представлений, - в бараний рог бы тебя, подлеца! - уже не шепчет, а гремит генерал, - туда бы тебя, христопродавца, куда Макар телят не гонял! И в тот же таинственный час, крадучись, выходит из новенького дома Антошка, садится на берег и тоже не может свести лисьих глаз с барской усадьбы. - Ежели теперича за дом, - шепчут его губы, - ну, хоть полторы, ну, положим, за парк с садом тысячу... а впрочем, зачем же! Может, и так, без денег, измором... так-то, старая колода! И, намечтавшись досыта, оба, не заметив друг друга, расходятся по домам... * Генеральская усадьба имеет вид очень странный, чтоб не сказать загадочный. Она представляет собой богатую одежду, усеянную множеством безобразных заплат. Дело в том, что она соединила в себе два элемента: старую усадьбу, следы которой замечаются и теперь, в виде незаровненных ям и...

5. Тюнькин К. И.: Салтыков-Щедрин. Глава 8. Часть 2.

Входимость: 1. Размер: 33кб.

Часть текста: ее заведение, потом шарахнулись к реке и там утопили Прошку да четвертого Ивашку". Ираидка была побеждена, и "обыватели вновь поздравляли друг друга, лобызались и проливали слезы". Но претендентши появлялись одна за другой: в конце концов в пригородной солдатской слободе объявилась Дунька-толстопятая, а в стрелецкой слободе заявила претензию Матренка-ноздря. Дикое междоусобие поднимается до какого-то высочайшего градуса общественной безнравственности и всеобщего террора, и салтыковский ожесточенный и беспощадный гротеск не смешит, а наводит ужас и отчаяние. "И Дунька, и Матренка бесчинствовали несказанно. Выходили на улицу и кулаками сшибали проходящим головы, ходили в одиночку на кабаки и разбивали их, ловили молодых парней и прятали их в подполье, ели младенцев, а у женщин вырезали груди и тоже ели. Распустивши волоса по ветру, в одном утреннем неглиже, они бегали по городским улицам, словно исступленные, плевались, кусались и произносили неподобные слова". "Глуповцы просто обезумели от ужаса". И в чем же находит выход их безумный, их бессмысленный ужас? "Опять все побежали к колокольне, и сколько тут было перебито и перетоплено тел народных - того даже приблизительно сообразить невозможно. Началось общее судбище; всякий припоминал про своего ближнего всякое, даже такое, что тому и во сне не снилось, и так как судоговорение было краткословное, то в городе только и слышалось: шлеп-шлеп-шлеп!" На "Сказании о шести градоначальницах" закончилась публикация глав "Истории одного города" в первой книжке "Отечественных записок" за 1869 год. Работая уже над следующими главами "Истории...", Салтыков...