Поиск по творчеству и критике
Cлово "LIBRE"
Входимость: 4. Размер: 87кб.
Входимость: 3. Размер: 138кб.
Входимость: 1. Размер: 92кб.
Входимость: 1. Размер: 87кб.
Входимость: 1. Размер: 6кб.
Входимость: 1. Размер: 74кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 4. Размер: 87кб.
Часть текста: оправданий - ни одного. Можете себе представить, в каком я восторге!! Начальство заметило меня; между обвиняемыми мое имя начинает вселять спасительный страх. Я не смею еще утверждать решительно, что последствием моей деятельности будет непосредственное и быстрое уменьшение проявлений преступной воли (а как бы это было хорошо, милая маменька!), но, кажется, не ошибусь, если скажу, что года через два-три я буду призван к более высокому жребию. Двадцати шести, двадцати семи лет я буду прокурором - это почти верно. Я имею полное основание рассчитывать на такое повышение, потому что если уже теперь начальство без содрогания поручает мне защиту государственного союза от угрожающих ему опасностей, то ясно, что в будущем меня ожидают очень и очень серьезные служебные перспективы. Приняв во внимание все вышеизложенное, а равным образом имея в виду, что казенное содержание, сопряженное с званием сенатора кассационных департаментов, есть один из прекраснейших уделов, на которые может претендовать...
Входимость: 3. Размер: 138кб.
Часть текста: людей, с которыми нам приходилось идти бок о бок в обществе. Нам сдавалось, что убеждения составляют нечто постороннее, сложившееся силою внешних обстоятельств, силою фатализма, и отнюдь не причастное личной жизненной работе каждого из нас. Совесть наша затруднялась мало, смущалась еще менее. Если требовалось определить признаки известного явления, сделать оценку известного поступка, мы, без излишних хлопот, посылали эту покладистую совесть в тот темный архив, в котором хранилась попорченная крысами и побитая молью мудрость веков, и без труда отыскивали на пожелтевших столбцах ее все, что было нужно для удовлетворения неприхотливых наших потреб. Там, в этом мрачном хранилище наших жизненных воззрений, лежали всегда готовые к нашим услугам связки старых дел, надписи на которых гласили: убеждения дворянские, убеждения мещанские, убеждения холопские. Кодекс мудрости, общежития и приличий, кодекс условной нравственности, условной истины и условной справедливости был весь тут налицо: стоило только заглянуть в него, и мы наверное знали, как следует поступить нам в данном случае, как следует вести себя вообще. Таким образом, мы узнавали, что дворянину не полагалось приличным заниматься торговлею, промыслами, сморкаться без помощи платка и т.п., и не ...
Входимость: 1. Размер: 92кб.
Часть текста: от служебных отноше-ний, когда не будет беспрестанно подниматься во мне вся желчь, тогда увидим, способен ли я сделать фигурный пирог. А те-перь и некогда, и нет охоты. Пора мне расстаться с добрыми малыми провинции, которые на языке порядочных людей называются бездельниками и мерзавцами" ["Письма", т. I, No 13]. Так писал Салтыков из Рязани Анненкову в январе 1860 года, и слова эти являются рубежом между литературной деятельно-стью Салтыкова, как автора крутогорского цикла и связанных с ним произведений, и тем новым направлением, которое приняла его литературная деятельность с января 1860 года, когда на стра-ницах "Современника" появился первый острый фельетон его "Скре-жет зубовный". Салтыков почувствовал, что не только в жизни, но и в творчестве пора ему расстаться "с добрыми малыми про-винции", которых до сих пор изображал он в своих губернских очерках крутогорского цикла и в связанной с ними "Книге об уми-рающих". Вся желчь его, накопленная годами провинциальной жизни, должна была вылиться в других произведениях, для которых преж-ние беллетристические формы были узки. В поисках новых форм Салтыков обратился к сатирическому фельетону, как раз в эти годы распустившемуся пышным цветом на страницах "Искры", в которой и сам Салтыков принял случайное участие; справедливо указывали на несомненную связь сатирического фельетона Сал-тыкова с графическими карикатурами "Искры" и других сатири-ческих журналов начала шестидесятых годов. Новые формы, кото-рых искал Салтыков, не могли даться ему в руки сразу, и еще целое десятилетие он искал их, переходя от сатирического фелье-тона и чистой публицистики снова к беллетристическим очеркам, постепенно вырабатывая новую манеру письма и новые формы своих произведений. "Фигурный пирог" удалось ему испечь не сразу; лишь "История одного города", написанная на рубеже между ше-стидесятыми и семидесятыми годами, была тем произведение, ко-торое показало, на...
Входимость: 1. Размер: 87кб.
Часть текста: в тот час, когда обыкновенно кончаются в департаментах занятия. Ели рубленый обед и приятельски беседовали. Они были друзья, хотя в характерах, в образе мыслей и даже в предметах их служебных занятий существовало довольно резкое несходство. Пугачев был сангвиник, постоянно волновавшийся и вместе с своим департаментом всех звавший вперед. Даже в трактире он бесстрашно восклицал: «Свету! свету больше! вот в чем наше спасение!» — и не раз имел вследствие этого неприятные объяснения, из которых, впрочем, легко выпутывался благодаря заступничеству непосредственного начальства. Вожделенский был флегматик и консерватор, который на всякое преуспеяние смотрел как на «опасную игру» и вместо всяких «пересмотров» предлагал одобренные вековым опытом «ежовые рукавицы». «Право, с нас и этого предовольно!» — высказывал он громко и развивал свою программу так резонно, что даже буфетчик за стойкой умилялся. Что касается до Жюстмильё, то он не был ни сангвиник, ни флегматик, не требовал ни света, ни ежовых рукавиц, а вместе с своим департаментом надеялся, что со временем все разъяснится. А когда все разъяснится, тогда и у начальства руки будут развязаны. Но при собеседованиях эти разногласия легко улаживались. Есть почва, на которой сходятся все статские советники вообще и на которой не было резона не сходиться и нашим статским советникам. Это — почва взаимного признания. Пугачев, будучи ярым поборником Преуспеяний, признавал, однако ж, что и Препоны, в общей экономии благоустройства, представляют небесполезный противовес; Вожделенский, с своей стороны, делал такую же уступку относительно Преуспеяний («конечно, нельзя без того, чтобы иногда не прикинуть,...
Входимость: 1. Размер: 6кб.
Часть текста: мое крайне тяжело как потому, что большая часть его делается в деревнях, что̀ совсем не весело, так и потому, что я должен опасаться и за жизнь свою; до того эти раскольники фанатики и изуверы. Впрочем, будь что будет, а я исполню его честно и добросовестно. Поздравляю тебя и все твое семейство с наступающим днем твоего рождения; от всей души желаю тебе счастья и долголетия. Я буду в Нижнем на Страстной, и так как на Святой вообще неудобно производить следствие, то я предполагаю съездить дня на два в Владимир для свидания с Болтиными, с тем чтобы окончательно условиться насчет давнего моего предположения. Об этом я пишу вместе с этим письмом и маменьке. Дай бог, чтобы все сделалось по моему желанию; я уж три года об этом думаю и, следовательно, не наобум делаю этот важный шаг. По окончании следствия в Нижнем думаю быть в Ярославле, и если это сбудется, то предполагаю побывать дня на два у маменьки. У невесты моей ничего нет, но я полагаю, что маменька, по любви ко мне, не будет мне препятствовать, тем более что я совершенно уверен в своем счастье. У меня есть просьба до тебя: 14 февраля за № 1465 Вятская Палата Госуд<арственных> Им<уществ> представила к награждению чином колл<ежского> асессора вятского окружного начальника Марница, моего величайшего приятеля 3 . Нельзя ли устроить, что<бы> это ходатайство было уважено Инспекторским департаментом. Затем прошу тебя не забывать искренно тебя любящего...
Входимость: 1. Размер: 74кб.
Часть текста: и не прекратился, но в то же время утерял творческую силу. Жизнь утонула в массе подробностей, из которых каждая устраивается сама по себе, вне всякого соответствия с какой бы то ни было руководящей идеей. Неоткуда взяться этой идее; неоткуда и незачем. Прошедшее — несостоятельно, будущее — загромождено. Я знаю, что нет недостатка в попытках разобраться в удручающих жизнь противоречиях; но, говоря по совести, эти попытки не только ничего не объясняют, но даже еще больше запутывают понимание предстоящих задач. Все они, как бы ни были разнообразны их формы и клейма, свидетельствуют только об ощущении боли и о том, что это ощущение в одинаковой мере присуще всем, которые не одним прозябанием, но и работою мысли принимают участие в совершающемся жизненном процессе. Всем присуще, — начиная от самых ядовитых и нагло-торжествующих и кончая самыми наивными и пригнетенными. В самом деле, в чем выражаются эти попытки? Какие дают они разрешения, какие открывают перспективы безнадежно мятущейся массе замученных и недоумевающих людей? — Чтобы ответить на эти вопросы, достаточно, не заходя далеко, остановиться на современной русской публицистике. С одной стороны, раздаются голоса, изрыгающие проклятия, призывающие к ябеде, человеконенавистничеству, междоусобию. Нельзя, конечно, отрицать, что эта проповедь имеет смысл вполне определенный и что она даже производит массу частного зла; но самая бессодержательность ее отправных пунктов уже свидетельствует о ее творческом бессилии. Не проклятиями исправляется жизнь и не человеконенавистничеством насаждается мир и благоволение в сердцах — этого самые закоснелые личности не могут не понимать. Стало быть, если они упорствуют в человеконенавистничестве, то не потому, чтобы верили в зиждительные свойства его, а потому лишь, что проклятия представляют своеобразную формулу, в которую выливается общий всей современности бессильный вопль против массы...