IV. ДЕВУШКИ
1. АНГЕЛОЧЕК
Верочка так и родилась ангелочком. Когда ее maman [маменька (франц.)], Софья Михайловна Братцева, по окончании урочных шести недель, вышла в гостиную, чтобы принимать поздравления гостей, то Верочка сидела у нее на коленях, и она всем ее показывала, говоря:
- Не правда ли, какой ангелочек!
Гости охотно соглашались, и с тех пор за Верочкой утвердилось это прозвище навсегда.
Софья Михайловна без памяти любила своего ангелочка и была очень довольна, что после дочери у нее не было детей. Приращение семейства заставило бы ее или разделить свою нежность, или быть несправедливою к другим детям, так как она дала себе слово всю себя посвятить Верочке. Еще на руках у мамки ангелочка одевали как куколку, а когда отняли ее от груди, то наняли для нее француженку-бонну. От бонны она получила первые основания религии и нравственности. Уж пяти лет, вставая утром и ложась на ночь, она лепетала: "Dieu tout-puissant! rendez heureuse ma chere mere! veuillez qu'un faible enfant, comme moi, reste toujours digne de son affection, en pratiquant la vertu et la proprete" [Боже всемогущий! Пошли счастье моей милой маме! Сделай слабого ребенка, как я, достойным ее привязанности и сохрани его в добродетели и чистоте (франц.)].
- Ишь ведь... et la proprete! - удивился однажды Ардальон Семеныч Братцев, случайно подслушав эту странную молитву, - а обо мне, ангелочек, молиться не нужно?
- Papa, - отвечала Верочка, - je sais que vous etes l'auteur de mes jours, mais c'est surtout ma mere que je cherie [Папа, я знаю, что вы виновник моих дней, но я больше всего люблю маму (франц.)].
- Ну, ладно! вот ужо я тебя за непочтительность наследства лишу!
Супруги Братцевы жили очень дружно. Оба были молоды, красивы, веселы, здоровы и пользовались хорошими средствами. У обоих живы были родители, которые в изобилии снабжали молодых супругов деньгами. И старики и молодые жили в согласии. В особенности Софья Михайловна старалась угодить свекру и свекрови, и называла их не иначе, как papa и maman. Ардальон Семеныч поступал несколько вольнее и называл тестя "скворушкой" ("скворушке каши!" - кричал он, завидев в дверях старика), а тещу - скворешницей, из которой улетели скворцы. Сначала это несколько коробило Софью Михайловну, которая не раз упрекала мужа за его шутки.
- Разве я называю твоего папа дятлом? - выговаривала она; но вскоре сама как будто убедилась, что иначе отца ее и нельзя назвать, как скворушкой, и всякие пререкания на этот счет сами собой упали.
Доброму согласию супругов много содействовало то, что у Ардальона Семеныча были такие сочные губы, что, бывало, Софья Михайловна прильнет к ним и оторваться не может. Сверх того, у него были упругие ляжки, на которых она любила присесть. Сама она была вся мягкая. Оба любили оставаться наедине, и она вовсе не была в претензии, когда он, взяв ее на руки, носил по комнатам и потом бросал ее на диван.
- Ардашка... дерзкий! - выговаривала она, но таким тоном, что Ардальон Семеныч слышал в ее словах не предостережение, а поощрение.
Первые проблески какого-то недоразумения появились с рождением Верочки. Софья Михайловна вдруг почувствовала, что она чем-то penetree [одухотворена (франц.)], что она сделалась une sainte [святой (франц.)] и что у нее завелись les sentiments d'une mere [материнские чувства (франц.)]. Словом сказать, с языка ее посыпался весь лексикон пусторечия, который представляет к услугам каждого французский язык. Она реже захаживала в кабинет мужа, реже присаживалась к нему на колени и целые дни проводила в совещаниях с охранительницами Верочкиной юности. Какое сделать Верочке платьице? какими обшить кружевами ее кофточки? какие купить башмачки? Супружеская любовь бледнела перед les sentiments d'une mere. Даже встречаясь с мужем за завтраком и обедом, она редко обращала к нему речь и не переставая говорила с гувернанткой (когда Верочке минуло шесть лет, то наняли в дом и англичанку, в качестве гувернантки) и бонной. И все об ангелочке.
- Не правда ли, какая она милая? как отлично усвоивает себе языки? и как вкусно молится? Верочка! ведь ты любишь бога?
- Мы все должны любить бога, - отвечала Верочка рассудительно.
- Да, потому что он добр и может нам дать много, много всего. И ангелов его нужно любить, и святых... ведь ты любишь?
- Oh! maman!
Стал реже и реже появляться к обеду и завтраку, предпочитая пропитываться в ресторанах, где, по крайней мере, говорят только о том, о чем действительно говорить надлежит. Верочку он не то чтобы возненавидел, а сделался к ней совершенно равнодушным. Англичанку переносил с трудом, француженку-бонну видеть не мог.
- Черт с вами! - решил он и откровенно объявил жене, что ежели эти порядки будут продолжаться, то он совсем из дома убежит.
Софья Михайловна слегка задумалась, но les sentiments d'une mere превозмогли.
- Как вам угодно, - ответила она холодно, впервые употребляя церемонное "вы", - не могу же я ради вашего каприза оставить единственное сокровище, которое я получила от бога! Скажите, пожалуйста, за что вы возненавидели вашу дочь?
- Не дочь я возненавидел, а ваши дурацкие разговоры.
- Ничего в наших разговорах дурацкого нет!
- Лошадь одуреет, не то что человек, - вот какие это разговоры!
- Нет, ты докажи!
Но Ардальон Семеныч вместо доказательств взял шляпу и, посвистывая, ушел из дома.
Натянутости явной еще не было, но охлаждение уже существовало.
Ангелочек между тем рос. Верочка свободно говорила по-французски и по-английски, но несколько затруднялась с русским языком. К ней, впрочем, ходила русская учительница (дешевенькая), которая познакомила ее с краткой грамматикой, краткой священной историей и первыми правилами арифметики. Но Софья Михайловна чувствовала, что чего-то недостает, и наконец догадалась, что недостает немки.
- Как это я прежде не вздумала! - сетовала она на себя, - ведь со временем ангелочек, конечно, будет путешествовать. В гостиницах, правда, везде говорят по-французски, но на железных дорогах, на улице...
Тут же кстати, к великому своему огорчению, Софья Михайловна сделала очень неприятные открытия. К француженке-бонне ходил мужчина, которого она рекомендовала Братцевой в качестве брата. А так как Софья Михайловна была доброй родственницей, то желала, чтобы и живущие у нее тоже имели хорошие родственные чувства.
- Что же вы не идете к брату? - говорила она бонне, - сегодня воскресенье - идите!
Оказалось, однако ж, что это совсем не брат, а любовник, и - о ужас! - что не раз, с пособием судомойки, он проникал ночью в комнату m-lle Therese, рядом с комнатой ангелочка!
Кроме того, около того же времени, у Софьи Михайловны начали пропадать вещи. Сначала мелкие, а потом и покрупнее. Наконец пропал довольно ценный фермуар. Воровкою оказалась англичанка...
- Вот это что называется education morale et religieuse! [нравственное и религиозное воспитание! (франц.)] - трунил над женой Ардальон Семеныч.
В дом взяли немку, так как немки (кроме гамбургских) исстари пользуются репутацией добродетельных. Француженка и англичанка (тоже вновь приусловленные) должны были приходить лишь в определенные дни и часы.
Немка была молодая и веселая. Сам Ардальон Семеныч с ее водворением повеселел. По-немецки он знал только две фразы: "Leben Sie wohl, essen Sie Kohl" ["Будьте здоровы, ешьте капусту" (нем.)] и "Wie haben Sie geworden gewesen" [Бессмысленное сочетание глагольных форм (Ред.)], и этими фразами неизменно каждый день встречал появление немки в столовой. Другой это скоро бы надоело, но фрейлейн Якобсон не только не скучала любезностями Братцева, но постоянно встречала их веселым хохотом.
- Вот твой разговор с немкой так действительно дурацкий! - говорила мужу Софья Михайловна, когда они оставались наедине.
Софья Михайловна, в свою очередь, ничего доказать не могла и только целыми днями дулась. Можно было предвидеть, что немке недолго ужиться у нее, если бы Софья Михайловна не сообразила, что ежели откажет гувернантке, то, чего доброго, Ардальон Семеныч и на стороне ее устроит.
- Теперь она все-таки у меня на глазах, а там... Ведь это такой бессовестный человек, что он и ангелочка не пожалеет... все состояние на немок спустит!
Все это тем больше беспокоило ее, что не к кому было обратиться за советом. И скворец, и скворешница, и дятел, и жена его - все перемерло, так что Ардальон Семеныч остался полным властелином и состояния, и действий своих.
Наконец Верочка достигла двенадцати лет, и надо было серьезно подумать о воспитании ее. Кто знает, что такое les sentiments d'une mere, тот поймет, как тревожилась Софья Михайловна, думая о будущем своего ангелочка. Et ceci, et cela [И то и се (франц.)]. И науки, и подарок к дням именин и рождения - обо всем надо было подумать. Увы! ей даже помочь никто не хотел, потому что Ардальон Семеныч продолжал выказывать "адское равнодушие" к своему семейству. И приятельницы у нее были какие-то бесчувственные: у каждой свои ангелочки водились, так что начнет она говорить о Верочке, а ее перебивают рассказами о Лидочке, Сонечке, Зиночке и т.д. Но провидение само указало ей путь. В то время самым модным учебным заведением считался пансион благородных девиц m-lle Тюрбо. Все науки проходились у нее в лучшем виде и в такой полноте, что из курса не исключались даже начатки философии (un tout petit peu, vous savez? - pour faire travailler l'imagination! [совсем немножко, вы понимаете? - надо заставить работать воображение! (франц.)]). Учителя были всё отборные: Жасминов, Гелиотропов, Гиацинтов, Резедин, француз Essbouquet [Эсбуке (Наименование духов. - Ред.)], немец Кейнгерух [Без запаха (нем. Kein Geruch)] (довольно с немца и этого) и проч. Священник Карминов приходил на урок в муаровой рясе. Нравственностью заведовала сама m-lle Тюрбо и ее помощница, m-lle Эперлан.
Заведение существовало уже с давних пор и всегда славилось тем, что выходившие из него девицы отличались доброю нравственностью, приятными манерами и умели говорить un peu de tout [обо всем понемногу (франц.)]. Они знали, что был некогда персидский царь Кир, которого отец назывался Астиагом; что падение Западной Римской империи произошло вследствие изнеженности нравов; что Петр Пустынник ходил во власянице; что город Лион лежит на реке Роне и славится шелковыми и бархатными изделиями, а город Казань лежит при озере Кабане и славится казанским мылом. Юпитер был большой волокита, а Юнона была за ним очень несчастна и обратила Ио в корову. А Святослав сражался с Цимисхием и сказал: "Не посрамим земли русския!" Это он сказал, а совсем не генерал Прокофьев, как утверждают некоторые историки. Словом сказать, все выходило так, что ни одна воспитанница m-lle Тюрбо не ударила в грязь лицом и не уронила репутации заведения.
Основателем пансиона был m-r Тюрбо, отец нынешней содержательницы. Он был вывезен из Франции, в качестве воспитателя, к сыну одного русского вельможи, и когда воспитание кончилось, то ему назначили хорошую пенсию. М-r Тюрбо уже намеревался уехать обратно в родной Карпантрa, как отец его воспитанника сделал ему неожиданное предложение.
- А что, Тюрбо, - сказал он ему, - если бы вы перешли в православную веру?
- С удовольствием, - ответил Тюрбо.
- А я вам помогу устроиться в Петербурге навсегда...
- С у-до-воль-стви-ем! - с чувством повторил Тюрбо, целуя своего покровителя в плечо.
И не дальше как через месяц все семейство Тюрбо познало свет истинной веры, и сам Тюрбо, при материальной помощи русского вельможи, стоял во главе пансиона для благородных девиц, номинальной директрисой которого значилась его жена.
С этих пор заведение Тюрбо сделалось рассадником нравственности, религии и хороших манер. По смерти родителей его приняла в свое заведование дочь, m-lle Caroline Turbot, и, разумеется, продолжала родительские традиции. Плата за воспитание была очень высока, но зато число воспитанниц ограниченное, и в заведение попадали только несомненно родовитые девочки. Интерната не существовало, потому что m-lle Тюрбо дорожила вечерами и посвящала их друзьям, которых у нее было достаточно.
- Днем я принадлежу обязанностям, которые налагает на меня отечество, - говорила она, разумея под отечеством Россию, - но вечер принадлежит мне и моим друзьям. А впрочем, что ж! ведь и вечером мы говорим всё о них, всё о тех же милых сердцу детях!
Когда Софья Михайловна привезла Верочку в пансион, то m-lle Тюрбо сразу назвала ее ангелочком.
- Ах, какой ангелочек! и какая вы счастливая мать! - воскликнула она, любуясь девочкой, которая действительно была очень миловидна.
- Само провидение привело меня к вам, m-lle Caroline! - отвечала Софья Михайловна комплиментом за комплимент и крепко пожала руку директрисе.
Верочка начала ходить в пансион и училась прилежно. Все, что могли дать ей Жасминов, Гиацинтов и проч., она усвоила очень быстро. Сверх того, научилась танцевать качучу, а манерами решительно превзошла всех своих товарок. Это было нечто до такой степени мягкое, плавное, но в то же время не изъятое и детской непринужденности, что сама Софья Михайловна удивлялась.
- И откуда это у тебя, ангелочек, такие прелестные манеры! - восхищалась она.
- Стараюсь, maman, подражать тем, кого я люблю, - скромно отвечал ангелочек.
Но и с ангелочком случались приключения, благодаря которым она становилась в тупик. Однажды Essbouquet задал сочинение на тему: "Que peut dire la couleur bleue?" ["О чем может говорить голубой цвет?" (франц.)] Верочка пришла домой в большой тревоге.
- Que peut dire la couleur bleue, maman? - спросила она мать за обедом.
- Что такое... la couleur bleue? - удивилась Софья Михайловна.
- Нам француз на эту тему к послезавтраму сочинение задал, - объяснила Верочка.
- Эк вывез! - заметил Ардальон Семеныч.
- Ах, да... понимаю! - догадалась наконец Софья Михайловна, - о чем бы, однако ж, голубой цвет мог говорить? Ну, небо, например, l'azur des cieux... [небесная лазурь... (франц.)] понимаешь! Голубое небо... Над ним ангелы... les cherubins, les seraphins... [херувимы, серафимы (франц.)] все, все голубое!.. Разумеется, это надо распространить, дополнить - тут целая картина! Что бы еще, например?.. Ну, например, невеста... Голубое платье, голубые ботинки, голубая шляпка... вся в голубом! Чистая, невинная... разумеется, и это надо распространить... Что бы еще?..
- Ну, например, голубой жандарм, - подсказал Ардальон Семеныч.
- А что бы ты думал! жандарм! ведь они охранители нашего спокойствия. И этим можно воспользоваться. Ангелочек почивает, а добрый жандарм бодрствует и охраняет ее спокойствие... Ах, спокойствие!.. Это главное в нашей жизни! Если душа у нас спокойна, то и мы сами спокойны. Ежели мы ничего дурного не сделали, то и жандармы за нас спокойны. Вот теперь завелись эти... как их... ну, все равно... Оттого мы и неспокойны... спим, а во сне все-таки тревожимся!
- О черт побери! - простонал Ардальон Семеныч. Немка неосторожно хихикнула; Софья Михайловна обвела ее молниеносным взглядом, отодвинула сердито тарелку и весь остаток обеда просидела надутая.
В другой раз Верочка вбежала в квартиру, восторженно крича:
- Мамаша! я оступилась!
- Как оступилась? - встревожилась Софья Михайловна, - садись, покажи ножку!
- Это, maman, нам мосье Жасминов сочинение на тему "Она оступилась" задал.
- "Ah! c'est trop fort!" ["О! это уже слишком!" (франц.)] - подумала Софья Михайловна и решилась немедленно объясниться с m-lle Тюрбо.
Она знала, что слово "оступиться" употребляется в смысле, довольно не подходящем для детской невинности. "Она оступилась, но потом вышла замуж", или: "она оступилась, и за это родители не позволили ей показываться им на глаза" - вот в каком смысле употребляется это слово в "свете". Неужели ангелочек может когда-нибудь оступиться? Неужели нужно наводить его на подобные мысли, заставлять доискиваться их значения? Вот уж этого-то не ожидала она от m-lle Тюрбо! Она скорее склонна была думать, что старая девственница сама не подозревает значения подобных выражений, и вдруг - прошу покорно!
В это утро у m-lle Тюрбо уж перебывало немало встревоженных матерей по этому же поводу, и потому она встретила Софью Михайловну уже подготовленная.
- Ах, chere madame! [дорогая мадам! (франц.)] - объяснила она, - что же в этой теме дурного - решительно не понимаю! Ну, прыгал ваш ангелочек по лестнице... ну, оступился... попортил ножку... разумеется, не сломал - о, сохрани бог! - а только попортил... После этого должен был несколько дней пролежать в постели, манкировать уроки... согласитесь, разве все это не может случиться?
- Да, ежели в этом смысле... но я должна вам сказать, что очень часто это слово употребляется и в другом смысле... Во всяком случае, знаете что? попросите мосье Жасминова - от меня! - не задавать сочинений на темы, которые могут иметь два смысла! У меня живет немка, которая может... о, вы не знаете, как я несчастлива в своей семье! Муж мой... ох, если б не ангелочек!..
- Не доканчивайте! Я понимаю вас! Желание ваше будет выполнено! - горячо ответила m-lle Тюрбо, пожимая посетительнице руки. - Pauvre ange delaisse! [Бедный покинутый ангелочек! (франц.)]
только сообразила, что у ангелочка есть коленки, и, во-вторых - какая дерзость! Неужто какой-нибудь Тушату воображает... mais c'est odieux! [но это же гнусно! (франц.)] Когда она была молоденькая и Ardalion, в первый раз, схватил ее за коленки, - о, она отлично помнит этот момент! Она никогда не забудет, как покойница maman ("скворешница!" - мелькнуло у нее в голове) бранила ее за это!
- Твои коленки, как вообще все твое, принадлежат будущему! - выговаривала старая скворешница, - и покуда ты не объявлена невестой, ты не должна расточать...
Она сообщила об этом выговоре Ардаше, и он в тот же вечер поспешил сделать предложение. Ну, после этого, конечно... о! это была целая поэма!
Вследствие этого эпизода Софья Михайловна окончательно поссорилась с m-lle Тюрбо и взяла ангелочка из пансиона. Курс еще не кончен, но Верочке через каких-нибудь два месяца шестнадцать лет - надо же когда-нибудь! Она уж достаточно знает и о том, что может говорить голубой цвет, и о том, что может случиться, если девушка оступится, прыгая по лестнице. И вот ее уж начинают за колени хватать - довольно с нее! К тому же зимний сезон кончился, скоро предстояли сборы в деревню; там Верочка будет гулять, купаться, ездить верхом и вообще наберется здоровья, а потом, в октябре, опять наступит зимний сезон. Они возвратятся в Петербург и сделают для ангелочка первый бал.
За обедом только и было разговору, что о будущих выездах и балах. Будут ли носить талию с такими же глубокими вырезами сзади, как в прошлый сезон? Будут ли сзади под юбку подкладывать подставки? Чем будут обшивать низ платья?
Увы! Ардальон Семеныч уже не только не возмущался этими разговорами, но внимал им совершенно послушно. В последнее время он весь отдался во власть мадеры, сделался необыкновенно тих и только изредка сквозь зубы цедил:
- Черти!
Все именно так и случилось, как предначертала Софья Михайловна. За лето Верочка окрепла и нагуляла плечи, не слишком наливные, но и не скаредные - как раз в меру. В декабре, перед рождеством, Братцевы дали первый бал. Разумеется, Верочка была на нем царицей, и князь Сампантрё смотрел на нее из угла и щелкал языком.
- Maman! это был волшебный сон! - восторженно восклицал ангелочек, вставши на другой день очень поздно. - Ты дашь еще другой такой бал?
"Собрании", а может быть, и князь Сампантрё даст бал... для тебя... Кстати, представил его тебе вчера папаша?
- Да, представил... Ах, какой у него смешной нос!
- Не в носу дело, - резонно рассудила мать, - а в том, что, кроме носа, у него... впрочем, это ты в свое время узнаешь!
Сезон промчался незаметно. Визиты, театры, балы - ангелочек с утра до вечера только и делал, что раздевался и одевался. И всякий раз, возвращаясь домой усталая, но вся пылающая от волнения, Верочка кидалась на шею к матери и восклицала:
- Мама! мама! это... волшебный сон!
выучить его наизусть.
Постом пошли рауты; но Братцевы выезжали не часто, потому что к ним начал ездить князь Сампантрё. Наконец, на святой, он приехал утром, спросил Софью Михайловну и открылся ей. Верочка в это время сидела в своем гнездышке (un vrai nid de colibri [настоящее гнездышко колибри (франц.)]), как вдруг maman, вся взволнованная, вбежала к ней.
- Пойдем! он сделал предложение! - сказала она шепотом, точно боясь, чтобы кто-нибудь не услышал и не расстроил счастья ее ангелочка.
Верочка вспомнила про нос и слегка поморщилась. Но потом вспомнила, что у Сампантрё есть кое-что и кроме носа, - и встала.
- Идем же! - торопила ее мать.
Девическая жизнь ангелочка кончилась. В семнадцать лет она уже успела исчерпать все ее содержание и приготовиться быть доброю женою и доброю матерью.
Теперь она пишет себя на карточках: "княгиня Вера Ардалионовна Сампантрё, рожденная Братцева". Но maman по-прежнему называет ее "ангелочком".
|