XIII
Свадьба
В семь часов вечера, 10 сентября 18** года, квартира Ивана Павлыча блистала огнями, и сам он, в новеньком мундире и белом галстухе, занимал почетных гостей. Посаженым отцом был у него сам генерал Голубовицкий, а посаженою матерью Настасья Ивановна Фурначева; шафера были тоже хоть куда: Разбитной и Семионович. Было и еще несколько милых гостей, которые охотно приехали пожелать счастья своему сослуживцу. Иван Павлыч ходил от одного к другому, перед некоторыми на секундочку останавливался, дарил улыбкой, трепал по плечу или по спине и отправлялся далее.
— Скажите, пожалуйста, — обращается Настасья Ивановна к его превосходительству, — как все это удивительно устраивается! давно ли, кажется, Иван Павлыч у нас поселился, а вот уж и место получил, и супругой обзавелся!
— Еще не завелся! — любезно отзывается генерал.
— Всё от воли божией, ваше превосходительство, — вступается Семен Семеныч Фурначев, — без него, царя небесного, и волос с головы нашей не упадет.
— Это правда, — отвечает генерал.
— Вы, mon cher Wologchanine, прекрасно обделали свои дела, — говорит Разбитной жениху, — только я вас предупреждаю: en ma qualité de garçon de noce1, я за себя не ручаюсь... les femmes, voyez vous, c’est mon faible...2 без этого я существовать не могу!
Иван Павлыч очень хорошо понимает, что это шутка, и улыбается.
— А вы недурно устроились, Вологжанин! — говорит генерал, гордо озираясь.
Иван Павлыч, вместо ответа, опять улыбается: в этот вечер он счастлив и находит, что дар слова — способность, совершенно излишняя.
— Как приятно видеть молодую и счастливую парочку в хорошеньком гнездышке! — замечает Настасья Ивановна.
--------------
1 в качестве шафера.
2 женщины, видите ли, это моя слабость...
--------------
— Это правда, — отзывается генерал.
— Особливо для человека опытного, ознакомившегося, так сказать, со всеми бурями жизни, отрадно успокоиться умственным взглядом... — присовокупляет Фурначев.
— А что вы думаете? ведь это правда! — прерывает генерал.
— Адаму, после грехопадения, по всем вероятностям, куда было горько вспомнить о временах своей невинности! — продолжает Фурначев.
— Господа! невеста готова! — восклицает Разбитной, завидев из окна подъезжающего шафера невесты.
Генерал и прочие знатные обоего пола особы встают с мест и начинают суетиться.
— Mesdames! ваше превосходительство! позвольте... одну минуточку! — умоляет жених, внезапно возвращая утраченный дар слова.
— Ну что, если он надует?! — мысленно твердил он себе в эту решительную минуту. — Господи! да что уж это будет?!
И он, с мучительною тревогою в сердце, летит навстречу шаферу невесты.
— Невеста одета! — провозглашает, в свою очередь, шафер Спермацетов, который, с незапамятных времен, на всех губернских свадьбах, исполняет эту должность, и не только не стареет, но с каждым годом делается все более и более способным к шаферской обязанности.
— Позвольте, Иван Иваныч! — говорит Вологжанин, догоняя Спермацетова в передней, — вы не имеете никакого более поручения... ко мне собственно?
— Никакого-с... впрочем, да! Порфирий Петрович хотел, кажется, что-то сказать мне перед отъездом, но только помолчал и пожал мне руку.
— И больше ничего?
— Больше... ничего...
— Да, помилуйте, Иван Иваныч! вы говорите всё как-то с расстановкой, как будто что-то забыли! вы поймите, что это вещь очень важная, что тут забывчивость совершенно не у места!
— Поручения я никакого не имею! — скороговоркою и решительно отвечает Спермацетов.
Господи! да что ж это такое! — восклицает Вологжанин в отчаянье, — господа! нет, воля ваша, я не поеду! вы поезжайте, Иван Иваныч! вы скажите этому старому подлецу, что честные люди не поступают таким образом! он мне пятьдесят тысяч обещал!
Между тем в гостиной генерал ужасно беспокоится. Его оторвали от весьма важных занятий... он пожертвовал немногими минутами свободного времени... эти минуты необходимы, чтобы дать отдых утомленной голове... наконец, он не видит, что такое, что такое... С другой стороны, это и оскорбление... зачем же звать, если там у них не все готово? Одним словом, генерал кипятится и ломается что есть мочи, так что все эти мелкие пташки, как Фурначев, Семионович и проч., невольно умолкают и опускают глаза в землю.
— Нет, как вы хотите, Вологжанин, — говорит Разбитной, выходя в переднюю, — как вы хотите, а вы должны ехать... Вы поймите, mon cher, что нельзя же его превосходительству ждать конца ваших переговоров...
— Да помилуйте, Леонид Сергеич, он еще вчера вечером уверял меня, что пришлет всё сполна с шафером! — умоляет Вологжанин.
— Но ведь это, наконец, ваше дело, mon cher! Ваше дело было наблюсти, чтобы условия были исполнены! Согласитесь сами, за что же вы хотите нанести оскорбление его превосходительству?.. нет, вы должны, вы не можете не ехать! Иван Иваныч! отправляйтесь к невесте и скажите, что мы в церкви!
Спермацетов уезжает, а Разбитной входит в гостиную и объявляет, что недоразумение улажено. Ошеломленного Вологжанина сажают в карету и привозят в церковь.
Обряд совершился благополучно. Невеста была просто «голубушка», как выражались впоследствии крутогорские дамы, но жених неоднократно озирался по сторонам, как бы отыскивая чего-то глазами, и по временам вздрагивал и горько улыбался. Полицейским было наистрожайше приказано ни под каким видом не впускать в церковь Махоркина, от которого могли ожидать всякого невежества, и он действительно не был впущен, но в ту минуту, когда молодая садилась вместе с молодым в карету, чтобы отправиться в благородное собрание, где ожидал их свадебный бал и ужин, то в толпе раздался знакомый Вологжанину голос: «Блаженствуй, несравненная! я согласен!»
любезною фразою, неприлично рассмеялся и сказал: «Д-да! поправил-таки я свои обстоятельства!»
Госпожа Луковицына, слыша этот рассказ, сначала как будто задумалась, но потом, как бы осененная внезапным блеском свыше, воскликнула, что и она, с своей стороны, кое-что заметила, но сначала не поняла, а теперь все делается для нее ясно. А именно, когда Вологжанин вошел в залу благородного собрания и встречен был, как водится, на пороге родителями невесты, то, исполнив должную формальность, подошел к Порфирию Петровичу, поцеловал его три раза и сказал при этом: «Подлец!» Но Порфирий Петрович только крякнул и отправился навстречу к другим гостям.
— Мне показалось в то время это так странным, — прибавила госпожа Луковицына, — что я до сей минуты не решилась доверить своему воображению...
В ту же ночь, несмотря на начинающуюся осень, разразилась над Крутогорском страшная буря с проливным дождем. Гости, спокойно веселившиеся на свадебном бале, предсказывали молодым счастье и богатство. Но я, с своей стороны, поступил бы весьма опрометчиво, если б не украсил настоящей повести статьею, написанною, по этому поводу, в местных губернских ведомостях. Вот эта статья.
«В ночи с 10 на 11 сентября, — писал к редактору постоянный корреспондент газеты, Семен Песнопевцев, — мирные обитатели города Крутогорска были свидетелями чрезвычайного явления природы. Природа, казалось, сделала последнее усилие, чтобы показать смертным все свое могущество. После ясных и тихих дней, ознаменовавших собою прошлое лето, она решилась — и когда же! — изумить нас своим грозным величием. Мы, беззаботно веселившиеся в этот вечер на бале, данном по случаю благополучного бракосочетания одного из полезнейших наших молодых деятелей на поприще общественного служения с прелестною дочерью одного из старейших и уважаемейших членов нашего благородного общества; мы, говорю я, предававшиеся безотчетной радости в великолепно освещенных залах нашего благородного собрания, не видали и не могли видеть действий природы, ужасной в гневе и умилительной в кротости. Мы ограничивались лишь предсказаниями продолжительного счастия юной чете, у которой и без того сияло в глазах счастие. Но на улице зрелище было ужасное. На колокольне Троицкой церкви, в которой, за несколько часов перед тем, раздавались тихие гимны к богу, сорвало крест; на городском остроге вырвало несколько листов из железной крыши, а на десяти обывательских домах снесло таковую совершенно. Небо изрыгало потоки пламени, однако пожарного случая, благодарение богу, не было. Но воображение смущается и рассудок отказывается служить при одном предположении о том, что было бы, если бы, при таком общем настроении природы, возник еще пожарный случай! Старожилы не запомнят ничего подобного в Крутогорске; говорят, что еще за несколько дней до этого случая в воздухе чувствовалась особенная тяжесть, а домохозяева, имеющие домашний скот, удостоверяют, что последний целую неделю перед тем пребывал в неизъяснимой тоске, метался и отказывался от еды... странно! не есть ли это осязательное доказательство, что природа, в благости своей, как бы заранее предуведомляет нас о грозящем нам несчастии... А мы не верим!
мирные стада коз, не чувствуя ни тоски, ни недостатка в аппетите... Иду гулять, чтоб рассеять грустное впечатление, произведенное вчерашнею бурей.
С. Песнопевцев.
что жилец ее, бывший во время бури в своей квартире запертым, неизвестно куда и каким образом из нее скрылся. Обстоятельство это тем более странно, что в квартире господина Махоркина были вставлены в окнах зимние рамы, которые найдены неприкосновенными, и что дверь, ведущая в комнату жильца, найдена запертою изнутри, вследствие чего необходимо было прибегнуть к взлому, чтобы проникнуть в жилище. Разумеется, по этому поводу тотчас же разнеслось множество суеверных слухов; однако ж, несмотря на странность происшествия, мы, с своей стороны, совершенно убеждены, что уважаемый Павел Семеныч находится в настоящую минуту где-нибудь в уезде, с любовию предаваясь мирным занятиям службы, которая считает в нем одного из ревностнейших и просвещеннейших своих деятелей».