ПОГОНЯ ЗА СЧАСТЬЕМ
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Зубатов.
Кузнеев, старичок лет семидесяти; одет бедно.
Пересвет-Жаба, сорока лет; отставной ротмистр, бель-ом с весьма любезными манерами; говорит с акцентом.
Кувшинников, штабс-капитан.
Пьер Уколкин, Simon Накатников - молодые люди; цвет и надежда Глупова.
Сеня Бирюков.
Мадам Артамонова.
Антоша, ее сын, восемнадцати лет.
Дама под вуалем.
Дежурный чиновник.
Театр представляет приемную комнату в доме Зубатова. Утро. Бьет десять часов.
СЦЕНА I
Дежурный чиновник, молодой человек; сидит около окна и ничем в особенности не занимается; иногда положит одну ногу на другую крестом, иногда обе ноги уставит на пол; иногда взглянет на потолок и задумается; иногда устремит глаза в угол и тоже задумается.
Чиновник. Что бы такое сегодня вообразить? Удивительно, как это уединение действует! Барыни какие-то являются, целый роман в голове происходит! Если бы я теперича сосчитал, сколько меня, со времени поступления моего в канцелярию, барынь полюбило, порядочный бы куш вышел! Намеднись целую неделю вел интригу с Анной Ивановной... по-израсходовалась она немного, а ничего... можно! Главное, манера приятная, белье тончайшее, ну и то еще лестно, что начальница! Бывало, докладываешь ему, что черноглазовскнй городничий явился, а сам думаешь: эх, кабы ты только знал, в каких мы отношениях с твоей-то сейчас были! (Смеется.) Не дурна тоже председателева жена, только бойка очень! Ну и с этой ладком покончили! (.) Что бы, однако, сегодня вообразить? Разве уже сызнова начать с Анной Ивановной канитель тянуть? Что ж, начнем! А то опять эти черти просители развлекут!
СЦЕНА II
Тот же и Кузнеев (входит робко и бочком пробирается к чиновнику).
Чиновник (в сторону). Вот уж и принесла кого-то нелегкая ни свет ни заря!
Кузнеев. Осмелюсь беспокоить вас, милостивый государь, вопросом: скоро ли будут принимать их превосходительство?
Чиновник. Я над ихними мыслями распоряжения не имею. (Мечтает.)... «Сходите-ка в сад, говорит, доложите Анне Ивановне, что завтрак подан». Иду я это по аллее и вижу: сидит она в беседке, в белом неглиже...
Кузнеев. Я, признаться, еще в восемь часов заходил, однако их превосходительство почивали.
Чиновник. Если бы вы в шесть зашли, так и жандарма, пожалуй, нашли бы спящим! (Мечтает.)... Сидит она в беседке и книжку читает, ножки под себя сложила и неглиже на грудке приподнялось.
Кузнеев. Вот я и в девять не поленился зайти, однако опять почивают... ну, я и опять в садике погулял-с: солнышко-то нынче уж очень хорошо греет, сударь! веселое солнышко!
Чиновник. Дело вешнее-с. (Мечтает.) «Читали ли вы, говорит, Александра Дюма?»
Кузнеев. Только, слышу, на соборной колокольне десять бьет; я, знаете, бежать, ан бежать-то уж ноги не бегут... Приплелся кой-как трусочком, докладываю швейцару: встали? — «Сейчас, говорит, встали...» Ну, и слава те господи!
мечтает). На другой день призывает он меня опять: «Подите, говорит, доложите Анне Ивановне, что
Кузнеев. Осмелюсь обеспокоить вас, милостивый государь, вопросцем?
Чиновник. Законами не воспрещается. (Мечтает.) «Антропов! говорит, у меня, кажется, подвязка на правой ножке развязалась!»
Кузнеев. Всеконечно, вам не безызвестно, сколько по здешнему уезду этих новых мест роздано?
Чиновник. Всеконечно, не безызвестно, но сие есть государственная тайна. (Мечтает.) Вот я бросаюсь это на пол...
Кузнеев. Однако?
Чиновник. Ну, и «однако» все же тайна. (Мечтает.) Только в это самое время входит лакей и докладывает, что лошади готовы.
Кузнеев. Просителей-то, просителей-то, я чай, по утрам... и не пересчитаешь!
Чиновник. Да таки вроде того: пятые сутки с утра до вечера словно стадо в приемной — не продохнешь! (Мечтает.) «Благодарю, говорит, господин чиновник, что бумажку подняли!»
способно было!
Чиновник (рассеянно). Вы говорите — неподалеку?
Кузнеев. Всего, сударь, верст с пяток, а прямиком и того не будет.
Чиновник. Гм... да... прямиком... оно конечно... (Мечтает.) На третий день приходит в приемную горничная Маша: «Вы, говорит, чиновник Антропов?» — а сама смотрит на меня и смеется...
Кузнеев. Опека у меня, сударь, на руках. После дочки шестеро внучат осталось... уж как бы для них-то эти полторы тысячки пригодились!
Чиновник (зевая). Полторы тысячи? да... это не вредно... (Мечтает.) «Вам, говорит, приказано сказать, что вы очень из себя интересны...»
Кузнеев. Ну, и я тоже: хоть стар, а могу... и побранить могу... и взыскать могу.
Чиновник. Однако вы мне мешаете.
Кузнеев (съежившись). Помилуйте-с; я полагал-с, что вы не заняты-с...
Чиновник. А почем вы знаете, что у меня в голове происходит? может быть, я обдумываю...
СЦЕНА III
Артамонова очень бойкая барыня; одета пышно; Антоша во фраке и в белых перчатках; в продолжение всего действия стоит неподалеку от матери и по временам кусает ногти.
Артамонова (чиновнику). Генерал дома? (Подозрительно взглядывает на Кузнеева; сквозь зубы.) Опередил-таки!
Чиновник. Дома-с.
Артамонова. Ну, слава богу. Представьте себе, мой милый, мое беспокойство: едем за десять верст и всю-то дорогу думаем: а что, если генерала вдруг дома нет? (Сыну.) Antoine! ne rongez pas vos ongles! {Антуан! не грызите ногти!}
Чиновник. Им некуда выехать-с. (В сторону.) Уж не начать ли с этой?
Артамонова (отводя чиновника к стороне). Нельзя ли, голубчик, узнать, как насчет этих новых мест... много роздано?
Чиновник (любезно). Хоть это и секрет-с, однако для вас извольте-с: просьб поступило очень достаточно.
беспокойно). Скажите пожалуйста! и есть кандидаты с сильными рекомендациями?
Чиновник. Все больше от Матрены Ивановны-с... Статский советник Стрекоза тоже довольно ходатайствует... генерал Брылкин-с... штатс-дама Кровопийцева... Вы не можете себе вообразить, сударыня, даже с Кавказа очень многие пишут-с...
Артамонова. Этим-то какая печаль?
Чиновник. Да так-с... пишут, что очень было бы приятно, и больше ничего-с...
Артамонова. Ну так и есть: опять опоздали! (Сыну.) C’est toujours toi, mauvais sujet! {Это все ты виноват, негодник!}
Антоша (хочет что-то сказать).
Артамонова. Уж молчи пожалуйста! (Передразнивает.) «Чего, маменька, нам спешить?» да «вот, маменька, попросохнет». Mais qu’avez-vous donc sur la chemise? {Да что такое у вас на рубашке?}
Антоша вытирается.
Чиновник. Напрасно, сударыня, изволите так тревожиться. Почти утвердительно можно сказать, что счастье по-благоприятствует вам. (Сентиментально.) Счастье есть лотерея, сударыня, из которой вам, всеконечно, достанется самый лучший билет!
Артамонова. Благодарю вас, мой милый. Мне очень приятно, что здешние чиновники почтительны. Вы хороши с генералом?
Чиновник (конфузясь
Артамонова. То есть, можете иногда напомнить ему? (Обдумывая.) Впрочем, я полагаю, что об этом всего лучше попросить генеральского камердинера? как ваше мнение?
Чиновник. Я-с... сударыня... право, не могу...
Артамонова. Камердинеры всегда большое влияние имеют. С ними могут соперничать только правители канцелярий — это уж я знаю! (Указывая на Кузнеева). Это кто?
Чиновник. Не знаю-с Кажется, тоже насчет новых мест-с.
Артамонова. Этот-то?
Антоша фыркает.
Antoine! vous salirez voire chemise! {Антуан! вы запачкаете рубашку!}
Антоша. Не могу, maman! очень уж смешно!
СЦЕНА IV
Те же и Кувшинников (входит и кланяется на все стороны; потом садится на стул и вынимает прошение, которое внимательно и с некоторым беспокойством прочитывает).
Артамонова (издали косясь на бумагу). Желала бы я знать, что там такое написано?
Кувшинников (читает вполголоса и с расстановкой, как будто силится понять«Будучи приведен в известность, что чрез обстоятельства высшего соизволения, прежде предполагаемые ныне к осуществлению удовлетворительно развиваются»... к сему... гм... к сему...
Антоша внезапно прыскает со смеху.
Артамонова. Antoine! c’est très impoli ce que vous faites-là! {Антуан! то, что вы делаете, очень невежливо!}
Антоша. Maman! il n’y a pas de substantif! {Мама! тут нет имени существительного!}
Кувшинников (продолжает читать). «И обладая имением малым, большею частью из песков состоящим, с некоторым присовокуплением каменистой и худородной земли»... Прошению... гм... прошению! (Встает в волнении со стула и некоторое время ходит по комнате. Наконец с решительным видом подходит к Кузнееву.) Позвольте просить вас, милостивый государь, прочитать это прошение!
Кузнеев принимает от него бумагу и читает. Антоша вновь не может удержаться и прыскает. Кувшинников смотрит на него с изумлением.
Это очень любопытно...
Артамонова. Antoine! mais vous allez vous attirer une histoire, mauvais sujet! {Антуан! негодник, это кончится для вас плачевно!}
Антоша. Maman! позвольте мне выйти в швейцарскую!
Артамонова. Restez ici et n’osez pas rire! {Оставайтесь здесь и перестаньте смеяться!}
Кувшинников (Кузнееву). Поняли?
Кузнеев. Темновато несколько... однако, отчего же-с... понять можно-с... (Тыкает пальцем в бумагу.) Вот тут бы... вот тут бы... одно только словечко... самое, знаете, маленькое... чтоб только, знаете, вид дать... (.)
Кувшинников. Представьте себе, я сряду три дня читаю... даже в пот бросает...
Антоша внезапно убегает из комнаты, закрывши рот рукою.
(Артамоновой.) Сударыня! я, кажется, не подал никакого повода вашему сродственнику...
Артамонова. Извините, капитан, это с ним без всякой причины бывает. (К чиновнику.) Посмотрите, мой милый, что там с ним делается?
Чиновник уходит, выражая при этом самую любезную готовность служить.
СЦЕНА V
Те же и дама под вуалью.
Дама (встречая чиновника в дверях). Позвольте узнать, мсье, где здесь можно подождать генерала?
Чиновник. В этой комнате, сударыня.
Дама. Как? здесь? ах, как это странно! (Отходит в сторону и садится.)
Артамонова (в сторону). Чему же она удивляется, однако?
Те же и Пересвет-Жаба (входит с письмом в руках; смотрит на всех благосклонно и любезно улыбается). За ним входит и чиновник.
Артамонова (в сторону). Вот и еще кого-то принесла нелегкая! хоть бы принял поскорей, развязал бы уж, что ли! (Чиновнику.) Ну что, мой милый?
Чиновник. Они сейчас пожалуют-с.
Артамонова. Благодарю вас, голубчик.
Пересвет-Жаба (чиновнику). Нельзя ли доложить генералу, что ротмистр Пересвет-Жаба приехал!
Чиновник. Они сейчас выйдут-с.
Пересвет-Жаба. С письмом от Матрены Ивановны... вероятно, генералу угодно будет принять меня особенно...
Чиновник. Они кушают чай-с.
Пересвет-Жаба. А! ну это другое дело! (Окидывает всех ласковым взором.) Конечно, чай такое занятие, которое прерывать не следует! (Садится неподалеку от дамы с вуалью.)
Воцаряется молчание, которое длится несколько минут. Антоша возвращается и садится около матери, которая ему выговаривает.
(.) Вы, конечно, с просьбой к генералу, сударыня?
Дама (оправляя вуаль, чуть слышно). Да-с.
Пересвет-Жаба. Да, надо правду сказать: нынче уж век такой наступил, что всякому чего-нибудь хочется.
Дама. Я не всякая-с.
Пересвет-Жаба. Помилуйте, сударыня, зачем же так понимать мои слова? Я не смею и думать-с... я вообще... я к тому это сказал, сударыня, что век наш вообще имеет направление практическое...
Артамонова. Я думаю, однако, что и в прежнее всякому чего-нибудь хотелось.
Пересвет-Жаба. Не смею с вами спорить, сударыня, но все-таки, если вам угодно будет сравнить недавнее прошедшее с нашим настоящим, вы сами удивитесь, сколько мы в какие-нибудь пять лет прожили! Пытливость ума какая-то... пароходы... акционерные компании... Нет, как хотите, а это шаг!
Вновь воцаряется молчание.
Приятно жить в такую эпоху, сударыня! Приятно чувствовать, как все это кругом обновляется, молодеет! Начну, например, с себя: конечно, я человек со средствами, мог бы существовать независимо... наслаждаться природою... увлекаться с любимым писателем в страны воображения... однако нет! В воздухе, знаете, что-то такое... так вот и подталкивает: действуй, действуй и действуй! (Махает руками.)
Кузнеев (умильно). Даже мы, старики, и мы это чувствуем, господин ротмистр!
Пересвет-Жаба (смотрит на Кузнеева ласково). А что вы думаете, ведь это правда! У меня сосед по имению есть, лет уж осьмидесяти старик... ну и паралич тоже... осьмой год недвижим лежит... а и он намеднись говорит: «Пожил бы, Станислав Казимирович, еще вот как пожил бы!» Эпоха такая!
Артамонова. Ну, пожить-то и во всякую эпоху хочется!
Нюхает в воздухе.) Конечно... жить... то есть пользоваться земными благами... (скороговоркой) попить... поесть хорошего... конечно, такое желание законно во всякое время; но согласитесь, что в прежнее время не было ни этой пытливости, ни этой полноты, ни этого жару... а это великая вещь, сударыня! Всякому, знаете, хочется применить, провести что-нибудь... убеждение какое-нибудь эдакое... Я даже так полагаю, что со стороны человека, который имеет убеждения, было бы непростительно не выступить с ними на поприще гражданственности!
Кувшинников (в сторону). Эхма! кабы все это да в просьбу вклеить!
Пересвет-Жаба. Скажу опять-таки про себя. Я человек независимый, имею хорошее состояние, следовательно, мог бы, по-видимому, жить, ни в ком не нуждаясь. Однако я чувствую, что это было бы с моей стороны непростительно... даже подло... и вот я готов! (Декламируя.) Приветствую тебя, век пытливости! век изобретательности ума! век железных дорог и телеграфов!
Кувшинников (в сторону). Ахти-хти! и я бы готов, да этот чертов сын стракулист, кажется, всю просьбу испакостил!
Кузнеев. Это справедливо, господин ротмистр, что на зов отечества всякий из нас свою лепточку... (Делает крошечное движение рукой.)
Пересвет-Жаба. И возьмите, сударыня, что во всем это так... во всем это движение, эта жизнь! Начнем с нашего благонамеренного, нашего истинно благодушного начальника. Скажите на милость, когда же была видна такая заботливость, такое истинное христианское попечение обо всем? Чтоб все это было хорошо, чтоб все это благословляло, все радовалось... чтоб помещик был доволен, чтоб мужичок был счастлив... согласитесь, что никогда? Поверите ли вы мне, я даже в губернский город лет десять не ездил — так все это было противно! И вдруг теперь приезжаю — какое приятное изумление! Мостовая везде с иголочки... там бульварец... тут театрик... не тряхнет нигде... просто даже странно после прежнего безобразия! Нет, как хотите, а он не бюрократ! Он дворянин! именно дворянин! Есть в нем эта сила, это что-то неуловимое, это... это...
Кузнеев. Осмелюсь доложить, господин ротмистр, что был здесь, лет тридцать тому назад, начальником Федор Петрович Фютяев... тоже и театров и бульваров — страсти сколько настроили! а после них поступили генерал Вислоухов, и все это опять уничтожать начали!
Пересвет-Жаба. Да?
Кузнеев. Точно так-с. А Федор Петрович именно прямой начальник были! И так это строго себя против всех держали, что даже смотреть на них внушительно было!
«Ну, сделай это, mon cher!» {голубчик!} — и всякий сделает с удовольствием.
Кузнеев. Конечно-с, мерами кротости... это так! Однако осмелюсь доложить вашему высокоблагородию, что с купцами не всегда это удобно. Пойдут это у них сказы да рассказы, да отговорки разные — ну, а начальству не всегда досужно бывает.
СЦЕНА VII
Те же, Уколкин и Накатников (входят очень шумно и вообще выказывают развязность самого лучшего тона; одеты пестро; часто между собой перемигиваются, указывая на прочих соискателей).
Уколкин (чиновнику). В каком положении начальство?
Накатников. То есть в «положении» или уж в «состоянии»?
Уколкин. Joli! {Мило}
Чиновник. Чай кушают-с.
Уколкин. А импресарио?
Чиновник. Прошли к ним-с.
Уколкин. Ну, волоките его сюда;
Накатников. Да вы не переврите: не скажите: «трубочист и канцелярия»...
Уколкин. Joli!
Чиновник. Сейчас-с. (Уходит.)
Уколкин (вполголоса, ). Катнем?
Накатников. Вальнем!
Уколкин. Как... как... как это ты давеча сказал: «вот он-он»?
Накатников. С пальцем девять, с огурцом пятнадцать, наше вам-с!
Уколкин. Charmant! {Прелестно!}
Артамонова (в сторону). Это, прости господи, что еще за скоморохи ввалились?
Пересвет-Жаба (очевидно заигрывает с Уколкиным и Накатниковым). Вот хоть бы взять, например, нынешнее молодое поколение... Скажу откровенно: я тоже был молод, и тоже в свое время не последнюю роль играл, однако, нет... не то! Не было, знаете, этого дельного взгляда, не было этого изящества, этой волшебной простоты, которая так очаровывает в нынешнем молодом поколении!
Уколкин (вполголоса Накатникову). Гм... однако этот антрепренер не дурак!
Накатников. У него аппетит очень силен... joli?
Кузнеев (подходя к Накатникову). Позвольте, Семен Петрович! вы, кажется, не изволите узнавать меня... Кузнеев, Хрисанф Степанов.
Накатников. Боже! да это, кажется, тот самый Кузнеев, который...
Накатников. Знаменитый Кузнеев!
Уколкин. Достославный Кузнеев!
Кузнеев (Уколкину). И вас тоже, Петр Николаич, имею честь знать... Точно-с, мы, как бы сказать, люди темные: куда нам с образованными людьми компанию весть! Однако и мы тоже слышим!
Уколкин. И много лестного слышите?
Кузнеев. Столь много, Петр Николаич, что, кажется, если бы у меня был такой сын, то я именно почел бы себя счастливым!
Накатников. А у вас сын разве очень плох?
Кузнеев. Я совсем не имею сына, Семен Петрович!
Накатников. В таком случае я понимаю! Достославный Кузнеев, томясь жаждой родительской любви, желает усыновить нас! Папаша! позволь облобызать тебя!
Уколкин. Бесценный родитель! позволь придушить тебя в объятиях сыновней нежности!
СЦЕНА VIII
Те же и Бирюков; за ним дежурный чиновник.
Бирюков выходит из внутренних апартаментов; Уколкин и Накатников немедленно устремляются к нему; Пересвет-Жаба встает и расшаркивается; лицо Кузнеева принимает выражение человека, на всю жизнь осчастливленного; Кувшинников держит руки по швам; дама с вуалем беспокойно подергивается на стуле; мадам Артамонова взирает с любопытством и делает знак Антоше, чтобы он поправился. Бирюков, высокий, румяный и плечистый молодой человек, гладко выстрижен, слегка картавит, держится прямо и вообще всей складкой выражает некоторое подобие английскому джентльменскому типу, в противоположность Уколкину и Накатникову, в приемах которых видно нечто, напоминающее французов-куаферов.
Бирюков. А, солисты! (Жмет им руки.) Который же из вас Тамберлик?.. mais savez-vous que le généra! a beaucoup ri! {Знаете ли, генерал ведь очень смеялся!}
Уколкин. Joli? не правда ли? Ведь это я выдумал! едем мы сюда, а я и говорю Накатникову: знаешь что, Simon? велим об себе доложить: Тамберлик и Кальцоляри?
Накатников. Ну, а как же там-то, Сеня? (.) Вальнем?
Уколкин (перебивая его). А то вчера вечером идем мы в клуб, и вдруг нам навстречу мужик: «Вот он-он!» — кричит; а Накатников ему так, знаешь, равнодушно: «С пальцем девять, с огурцом пятнадцать — наше вам-с!» Да ты понимаешь? с пальцем девять... понимаешь? И так, знаешь, равнодушно... délicieux! {прелестно!}
Бирюков смеется.
Накатников. Ну да полно же, Уколкин! Так как же, Сеня, — вальнем?
Бирюков (вполголоса). L’affaire est baclée {дело в шляпе}.
Уколкин и Накатников жмут ему руки.
Уколкин. Сеня! Vous avez un noble coeur! {У вас благородное сердце!}
Накатников. Сеня! Vous avez bien mérité de la patrie! {Вы заслужили благодарность отечества!}
Бирюков (ласково). Шуты! перестаньте! l’on va descendre à l’instant! {Сейчас выйдут!}
Уколкин. А нам нужно ждать?
Бирюков. Нет, вас Анна Ивановна обедать зовет. Je vous dis que c’est une affaire arrangée {Говорю вам, это дело решенное}.
Уколкин. Нет, да ты пойми, Сеня, какую ты вещь устроил: ты, я, Накатников... et Mokrotnikoff pour président...{и Мокротников председателем...} Да ведь мы вчетвером такой концерт...
Уколкин. Кто же?
Бирюков. Маленький князек.
Уколкин. Соломенные ножки? Ну что ж, это ничего: он будет у нас вместо флейточки! Ну, а в других уездах как?
Бирюков. Un choix admirable {Выбор замечательный}. Анна Ивановна шутя говорит, что у нее следующей зимой составится un quadrille des myrovoys {кадриль мировых}.
Уколкин. Mais quelle femme séduisante! {Но какая обольстительная женщина!}
Накатников. Гм... в старину были телеса...
Бирюков. Молчи ты, шут гороховый! Вот зададут тебе «телеса»!
Уколкин. Да! à propos: {кстати} чуть-чуть не позабыл... позволь рекомендовать тебе родителя!.. Достославный Кузнеев! ползите сюда!
Кузнеев. Петр Николаич шутят-с. Однако я очень рад-с. (Подает Бирюкову руку, которую тот не берет.)
За дверьми слышится шум.
Бирюков. Тсс... сам! Убирайтесь!
Накатников и Уколкин скрываются; слышится: «Au revoir!», «Au plaisir!» {До свиданья! До приятного!} и проч.
СЦЕНА IХ
Те же и Зубатов (румяный и бодрый старик; держит себя по-военному; глаза голубые; нос большой; густые бакены с проседью; привык повелевать и потому часто делает попытки перейти в ругательный тон, но, вспомнив о существовании благодетельной гласности, сдерживает себя). Повторяется та же сцена, что и при появлении Бирюкова, но в усиленном градусе.
Зубатов (подходя к Артамоновой). Чем могу быть полезным, сударыня?
Артамонова. Permettez-moi de vous recommander mon fils, général... Antoine! faites donc votre révérence au général!
Зубатов (несколько изумлен). Очень рад, очень рад! но в чем же дело, сударыня?
Артамонова. Mon général...
Зубатов (мало-помалу багровеет). Позвольте вас просить объясняться по-русски, сударыня.
Артамонова. Я приехала, генерал, рекомендовать вам моего сына на одно из новых мест.
Зубатов. А ваш сын где кончил воспитание?
Артамонова. Мой сын воспитывался дома, и я сама наблюдала, чтобы внушить ему самые строгие правила, генерал.
Зубатов. Очень жаль-с! очень жаль-с! Но нам необходимы люди, кончившие курс в высших учебных заведениях!
Артамонова. Однако согласитесь, генерал, что это тирания!
Зубатов. Очень соболезную! И даже соглашаюсь с вами отчасти; но таковы намерения высшего начальства, а я... я раб, сударыня! то есть, я хочу сказать: я раб своего долга!
Артамонова. Однако это странно...
Зубатов. Что ж делать, сударыня! Я сам не всегда понимаю... и вполне сочувствую вашему материнскому горю, но проникать в высшие намерения не почитаю себя вправе...
Артамонова. Итак, мы не можем питать никакой надежды?
Зубатов. Очень жаль-с! очень жаль-с! (Подходит к даме с вуалью.) Чем могу служить, сударыня?
подняв вуаль). Мой муж служит на Кавказе, ваше превосходительство...
Артамонова (перебивает). Но, быть может, для сына моего сделают исключение, генерал?
Зубатов (очень любезно, но уже весь багровый). Может быть-с, может быть-с... не знаю, сударыня... очень рад буду за вашего сына!
Артамонова. Потому что если бы Antoine, по молодости, и не смог чего сделать, то я, как мать, могу ему помочь! Я пятнадцать лет вдовею и двадцать лет управляю имением, генерал!
Зубатов. Очень понимаю, сударыня! но что ж прикажете делать? я раб... то есть, я хочу сказать: раб своего долга!
Дама с вуалью. Мой муж служит на Кавказе, ваше превосходительство... (Останавливается.)
Зубатов. Что ж прикажете, сударыня?
Дама (некоторое время молчит; потом застенчиво, почти плача). Я позабыла-с.
снисходительно). Постарайтесь вспомнить, сударыня... ну, например, что б такое? ну, например... быть может, супруг ваш места ищет...
Дама (повеселев). Точно так! точно так! новые места! новые места!
Зубатов. Ваш супруг помещик здешней губернии?
Дама. Никак нет-с, ваше превосходительство, мы не помещики-с.
Зубатов. Очень жаль-с! очень жаль-с! но нам необходимы именно помещики, и именно здешней губернии!
Да м а. Так это переменить невозможно?
Зубатов. Я не полагаю-с. Конечно... быть может... в воздаяние заслуг... нет правил без исключений...
Дама. Мой муж мне именно пишет, что потребуется строгость, и что он, как военный...
Зубатов. Очень соболезную, очень соболезную, сударыня, что должен лишиться такого полезного сотрудника, но что ж делать? предписания закона ясны, тверды и положительны!
Дама (несколько подумав). Ваше превосходительство! нам бы эти полторы тысячи...
Зубатов. Что ж делать, что ж делать, сударыня! Я имел уже честь объяснить вам, что слова закона ясны, тверды и положительны!
Дама. Очень вам благодарна, ваше превосходительство! (Закрывает лицо вуалем и выходит.)
Артамонова. Как вы думаете, генерал, если я напишу к графу Ивану Никитичу... Это будет хорошо?
Артамонова. Гм... не то чтоб коротко, а так. Я однажды с ним в одном вагоне по железной дороге ехала.
Зубатов (почти посинел от злости, но еще сдерживается; еще минута, и обругает). Гм... да... это будет не дурно!
Артамонова. Да вы поймите, генерал, что нам, с нашим влиянием в уезде, с нашим состоянием, остаться ни при чем...
Зубатов (вышел из себя и издает только бессложные звуки). Ффф... ззз...
Артамонова (сначала смотрит на него с изумлением, потом пугается). Antoine! allons-nous en! allons-nous en! {Антуан! уйдем отсюда! уйдем!} (Быстро убегает с сыном.)
Пересвет-Жаба (подавая письмо, вкрадчивым голосом
Зубатов (видимо встревоженный побегом госпожи Артамоновой и мыслью, что она может прибегнуть к благодетельной гласности). Что вы хотите сказать этим, милостивый государь? (К Бирюкову.) Семен Петрович! эта дама... успокойте!
Бирюков выходит; из передней слышится: «De grâce, madame...», «mais non, il nous battra!» {«Помилуйте, сударыня...», «нет, нет, он нас побьет»} и т. п. По боковым подергиваниям, которые овладевают Зубатовым, видно, что его сильно подмывает выйти в переднюю.
Пересвет-Жаба (вразумительно). От Матрены Ивановны, ваше превосходительство!
Зубатов. Я вас спрашиваю, что вы хотите этим сказать?
Пересвет-Жаба увядает; Кузнеев видимо намеревается улизнуть; входит Бирюков.
Бирюков. Cette dame retournera demain à pareille heure {Эта дама придет завтра в такое же время}.
Зубатов. Благодарю. (Пересвет-Жабе.) Так вы говорили, что имеете письмо от Матрены Ивановны?
Пересвет-Жаба (расцветает). Точно так, ваше превосходительство. (.)
Зубатов (читает письмо). Очень жаль! очень жаль!
Пересвет-Жаба мгновенно увядает.
У меня все это уж организовано... люди подобраны... ждем только сигнала из Петербурга... очень жаль! очень жаль-с!
Пересвет-Жаба. Ваше превосходительство! Я в целом околотке известен своею строгостью!
Зубатов. Тем больнее для меня отказать вам. Потому что нам нужна строгость! (Видимо, желает прочесть лекцию о строгости.) Строгость — это, так сказать, главнейший нерв администрации! (Подходит к Кузнееву.)
Пересвет-Жаба машинально облизывается.
Кузнеев (струсил и съежился). Позвольте мне уйти, ваше превосходительство!
Кузнеев. Нет-с, я, ваше превосходительство, с просьбицей-с; только просьба-то моя, вижу, не дельная,
Зубатов. В чем же ваша просьба?
Кузнеев. Самая, ваше превосходительство, не дельная. Нет, уж увольте, ваше превосходительство! позвольте уйти!
Зубатов (). Я, государь мой, не держу вас!
Кузнеев уходит, наклонив голову, как будто ожидая удара.
Странно! это очень странно! (К дежурному чиновнику
Чиновник раскрывает рот, чтобы говорить.
Молчать! Семен Петрович! потрудитесь сказать Предпочтительному, чтобы он вперед не присылал ко мне этого дурака на дежурство!
Чиновник (в сторону
Зубатов (Кувшинникову). Вам что?
Кувшинников молча подает просьбу.
Кувшинников. Там все написано-с.
Зубатов (читает). Ничего не понимаю! положительно-таки ничего не понимаю!
Зубатов. Нет места-с.
Кувшинников. Так нет места-с?
Зубатов. Нет места-с.
Кувшинников. И на два с полтиной нет-с?
изумленный, вращает кругом глазами). Что это такое? что это такое?
Бирюков (смеясь, ). Il demande s’il ne pourrait pas être nommé comme candidat {Он спрашивает, не может ли он быть кандидатом}.
Зубатов (поняв). А! (Кувшинникову
Кувшинников. Благодарю покорно-с! (Делает полуоборот налево и выходит.)
Зубатов (к Пересвет-Жабе
Пересвет-Жаба (расцветая). Весь наш уезд засвидетельствует вашему превосходительству. Смею уверить ваше превосходительство, что у меня все это останется по-старому!
Зубатов. Ну, хорошо! ну, хорошо! я вижу! Семен Петрович! («
Пересвет-Жаба раскрывает рот от огорчения.
Бирюков. А это значит, что вам следует отправиться в канцелярию его превосходительства, к господину Предпочтительному... там есть механик такой: он вас запишет.
Mais finissez donc! mais finissez donc! {Перестаньте! Перестаньте!}
Занавес опускается.
Примечания
Впервые — в журнале «Время», 1862, № 4, стр. 207—223 (ценз. разр. — 6 апреля), вместе с пьесой «Соглашение». Общее заглавие: «Недавние комедии». Подпись также общая: Н. Щедрин.
«Наши глуповские дела», в состав которого она первоначально входила. Сохранились две рукописи, черновая (последний лист—на бланке советника Вятского губернского правления) и беловая. Первая заключает в себе полный текст пьесы, вторая обрывается в VI явлении словами Пересвет-Жабы: «... конечно, такое желание законно во всякое время; но согласитесь» (см. стр. 337). Тексты беловой и черновой рукописи близки к печатному. Название «Погоня за счастьем» пьеса получила после изъятия ее из состава очерка «Наши глуповские дела» и оформления в качестве самостоятельного произведения. В обеих рукописях она озаглавлена лишь по жанровому признаку: «Комедия».
Документальные данные о работе Салтыкова над пьесой отсутствуют. Время написания «Погони за счастьем» определяется лишь приблизительно по содержанию пьесы и ее первоначальному композиционному единству с очерком «Наши глуповские дела». «Новые места», искателями которых выступают посетители служебной приемной генерала Зубатова, — это места мировых посредников, институт которых был введен на основании «Положений 19 февраля». Генерал Зубатов — он губернатор, что не могло бить обозначено ремаркой по цензурным причинам, — отказывает просителям, мотивируя свой отказ тем, что на эти места могут быть назначены лишь помещики данной губернии, имеющие высшее образование. Именно такое требование предъявлялось к мировым посредникам «Положениями 19 февраля». Избрание мировых посредников происходило в марте — апреле, а в мае — июне 1861 года они повсеместно приступили к исполнению своих обязанностей. Таким образом, «Погоня за счастьем» написана скорее всего летом или осенью 1861 года, но не позднее ноября, когда был подготовлен к печати очерк «Наши глуповские дела», в состав которого входила пьеса.
После исключения из очерка «Наши глуповские дела» «Погоня за счастьем» была объединена с пьесой «Соглашение» общим заглавием «Недавние комедии» и 30 марта 1862 года отправлена в Петербург Ф. М. Достоевскому для помещения ее в журнале «Время».
На сцене «Погоня за счастьем» не ставилась. Ее постановка была подготовлена Александрийским театром для бенефиса вторых режиссеров и суфлеров 30 апреля и 1 мая 1905 года, но в последний момент она была отменена, видимо, не без вмешательства цензуры.
Стр. 331. ... пора ей к Матрене Ивановне ехать... — Современники без труда узнавали в «Матрене Ивановне» салтыковской сатиры 50—60-х годов скандально известную в ту пору Мину (Вильгельмину) Ивановну Буркову, фаворитку министра двора, престарелого графа В. Ф. Адлерберга. Герцен называл ее в «Колоколе» «Cloaca Maxima современных гадостей» и писал о ее закулисном всемогуществе: «Там, где нет гласности, там, где нет прав, а есть только царская милость, там не общественное мнение дает тон, а козни передней и интриги алькова. Там какая-нибудь Мина Ивановна перевесит негодование и стон целого города» (А. И. Герцен. Собр. соч. в тридцати томах, т. XIII, изд. АН СССР, М. 1958, стр. 81, 89). В произведениях Салтыкова Мина Ивановна выступает также нод именами Каролины Карловны («Жених») и Клары Федоровны («Тени»).
— Во время создания пьесы «Погоня за счастьем» гастролировавший в Петербурге знаменитый певец-тенор Энрико Тамберлик с огромным успехом выступал на сцене петербургской итальянской оперы вместе с Энрико Кальцоляри, премьером этой оперы, также тенором.
Стр. 346. «Jeune fille aux yeux noirs» — романс французского композитора Т. Лабарра на слова А. Бетурне. Написан в 1834 году и пользовался большой популярностью в России. В произведениях Салтыкова упоминается неоднократно.