СЛУХИ
Слух носится, что, благодаря неусыпным попечениям (чьим, на это ответит всякое сердце Полоумновской губернии), у нас в скором времени будет открыта женская гимназия и что все нужные распоряжения уже сделаны. Мы уполномочены объявить, что старания начальства в этом истинно полезном и благотворительном деле встретили полное и просвещенное содействие со стороны местного управляющего акцизно-откупным комиссионерством купца М., готового, как известно, на всякого рода пожертвования, имеющие целью счастие и пользу ближнего.
Носятся и другие, не менее отрадные слухи (как, например, об открытии в нашем городе воскресных классов), но покамест умолчим о них, предоставляя себе право поделиться с читателем нашими надеждами в то время, когда они будут более близкими к осуществлению.
Но так как всякая медаль имеет свою хорошую и свою дурную сторону, то не можем пройти молчанием, что дело просвещения и в нашей губернии не везде встречает одинаковое сочувствие. Так, например, дикие и невежественные нововласьевцы и доселе упорствуют в своем коснении и твердо принятом намерении оставаться безграмотными во что бы то ни стало. Когда же луч солнца осветит это непроходимое болото?
- Вот тебе и с праздником! - говорит нововласьевский городской голова Прудов, прочитав эту любезность.
- За что ж он нас по зубам-то треснул? - спрашивает, в свою очередь, гласный Клубницын.
- А так вот: проезжал поблизости - и заехал! Поди, судись с ним!
И я, в свою очередь, спрошу вас, почтенный редактор полоумновской газеты: за что вы треснули по зубам граждан города Нововласьевска?
Я с вами наперед соглашаюсь, что просвещение - хорошая вещь, что учение - свет, а неучение - тьма и т.п. Сознаюсь, также, что образование, которое дается нашим девицам, убийственно. Образованнейшая из них еще может порассказать вам кое-какие подробности о Гвадалквивире, потому что
Ночной зефир Струит эфир, Шумит, бежит Гвадалквивир...
или о Бренте, потому что
Ночь весенняя дышала Ароматной тишиной. Тихо Брента протекала, Серебримая луной.
Но чуть дело коснется Мансанареса, последует неизбежный тупик, ибо Мансанарес речка маленькая и, должно полагать, очень вонючая, если ни в одном русском романсе об ней не упоминается. Согласен, что при таком уровне образования девицы наши не в состоянии интересоваться полезною деятельностью географического общества, ни даже принять участие в споре, возникшем по поводу определения действительного дня смерти Бориса Годунова.
Но чем виноваты во всем этом нововласьевские граждане? Тем ли, что в среде их не отыскалось, как в Полоумнове, благодетельного откупщика? Тем ли, что их уже тошнит от общеполезных устройств и сопряженных с ними пожертвований? Тем ли, что они, быть может, имеют причины (по их разумению, даже весьма законные) не желать именно ваших общеполезных устройств?
И между тем, не разобравши дела порядком, вы разогорчили нововласьевских граждан всех до единого!
Повторяю: разрушительно действуешь ты, о гласность! и не только на отдельных людей, но и на целые общественные организмы. Несмотря на учреждение женских гимназий и воскресных школ, несмотря на процветание трезвости, несмотря на успехи, которые в последнее время сделала мысль о самоуправлении, провинциальный наш люд скучает и бьет в баклуши. Прежняя привольная жизнь провинции исчезает все более и более; вместо нее является какая-то чопорная натянутость, какой-то нелепый антагонизм, еще не высказывающийся явно, но уже дающий себя чувствовать особого рода метанием взоров, расширением ноздрей, покороблением уст и общим рылокошением. Старая веселая Русь (old merry Russia) прячется по домам и втихомолку переворачивает анекдоты о загнанных жидах и обманутых немцах. Подобно стыдливым фиалкам, члены ее собираются друг у друга интимными кружками, и тут, сокрушаясь и вздыхая, беседуют о временах минувших, когда и солнце горело светлее, и земля, без помощи удобрения, приносила сам-двадцать, и Фильки отправлялись на конюшню беспрекословно, и винокуренные заводчики уделяли милостивцам по четыре копейки с ведра, а не по две, как ныне. Вот они все тут: вот и заиндевевший обладатель множества Филек и Прошек, и застенчивый откупщик, и облизывающийся аристократ из казенной палаты, - одним словом, все те, которым дорого, чтоб наша отечественная цивилизация развивалась постепенно, а не скачками.
- Какое изобилие рыбы в реках было! - тоскует помещик Птицын.
- И какая была все крупная-с! - вздыхает недоросль из дворян Сагитов.
Присутствующий при этом разговоре отставной капитан Постукин хотя и не принимает словесного участия в разговоре, но оттопыривает губы и отмеривает руками два аршина, чтоб показать наглядно, каких размеров водилась в реках рыба...
- И музицки больсе вина кусали! - подвиливает хвостом Герш Шмулевич.
- И винокуренные заводчики свой расчет находили! - подхватывает Голубчиков.
- Да и люди были какие-то особенные! - рычит отставной корнет Катышкин, - примерно доложу хоть насчет дорог - что это за бесценный народ в дорогах был! Засядешь, бывало, в трущобу, экипажи были все грузные, от лошадей так и валит пар - ну, просто смерть! Ничуть не бывало! Кликнешь только: "Трошка!" Слезет это Трошка с козел: тут ногой, там плечом - и пошла в ход колымага!
- Сердечный народ был! любовный!
- И как, бывало, все просто делалось! Угодил, бывало, финизерв какой-нибудь к обеду сочинил - рюмка водки тебе; сплошал, таракана там, что ли, в суп пустил - не прогневайся, друг сейчас его au naturel, и марш на конюшню!
- И не роптали!
- Не только не роптали, а еще бога за господ молили, поильцами, кормильцами называли!
Но - увы! как ни велики, как ни искренни сетования Постукина и Сагитова, не подлежит сомнению, что прежнее веселое время исчезло без возврата. Какое-то мрачное шпионство, какое-то пошлое подглядывание и подслушивание всасываются повсюду: и в присутственные места, и в клубы, и в частные дома, не говоря уже об улицах, перепутьях, распутьях и местах пустопорожних. Садитесь ли вы в клубе за карты, вы, даже зажмурив глаза, ощущаете, как из темного угла сверкают на вас глаза местного публициста, как будто говоря вам: "Малодушный! как мог ты найти в себе решимость заниматься презренными картами в то время, когда отечество столь сильно нуждается в хороших людях!" Идете ли вы по улице и, зазевавшись по сторонам, ощущаете необходимость заняться носом, перед вами из земли вырастает другой публицист и, прерывая ваше занятие, вопиет: "Время ли, сударь, ковырять в носу, когда отечество требует служения беспрестанного, неуклонного и неумытного?" Вздумаете ли созвать к себе гостей, перед вами восстает третий закорузлый в обличениях публицист и, поедая приготовленные закуски и яства, в то же время неистовствует руками и ногами, мещет огненные взоры и одаряет веселящихся язвительными улыбками, ясно говорящими: "Смейтесь! веселитесь! скоро, скоро наступит благорастворение воздухов, и помелом очищено будет ваше нечистое торжище!"
Одним словом, нет возможности предпринять самое простое действие: сшить себе новое пальто, купить фунт икры и т.д., чтоб действия этого не подсмотрел местный бард и тут же бесцеремонно не выразил, что "чем икру-то пожирать, лучше бы эти деньги на воскресную школу пожертвовать!".
О, Корытников! дай мне вздохнуть на минуту! Я готов умереть, если это может доставить тебе удовольствие, но не смотри же на меня своими черными глазами, покуда я говорю последнее "прости" жене и детям!
Но нет, даже здесь, даже в моем уединении, ты не оставляешь меня! Покуда я дописываю настоящую статью, из-за тонкой перегородки, отделяющей мою квартиру от соседней, долетают до моего слуха знакомые звуки. То беседуют два друга-публициста, и в разумной их беседе принимает участие и жена моего соседа.
- А трезвость продолжает-таки делать успехи! - говорит гость, - еще несколько усилий, и победа за нами!
- Ах, какой циркуляр насчет этого в Самаре вышел! - восклицает моя соседка.
- Н-да, нашему генералу такого не написать! - отзывается хозяин дома.
- Всякая плодотворная идея имеет своих мучеников! - говорит гость.
- Нет воля ваша, а со стороны саратовских властей это просто отсутствие всякого понятия о гражданской доблести.
- Ах, Марья Ивановна! разве всякий в состоянии вместить в себе это понятие? - уныло спрашивает гость.
- Конечно... однако ж, какое варварство!
- А я сегодня читала "Морской сборник"! - говорит жена соседа. - "Правительственные распоряжения" до такой степени увлекли меня, что я совершенно забылась!