|
XXIX
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
В разгаре этой лихорадочной деятельности мы совсем забыли о Стыде.
Но он об нас не забыл.
Я помню, что накануне вечером мы общими силами написали громовую статью, в которой доказывали, что общество находится на краю бездны. Дело совсем не в поимке так называемых упразднителей общества, - гремели мы, которые как ни опасны, но представляют, в сущности, лишь слепое орудие в руках ловких людей, а в том, чтобы самую мысль, мысль, мысль человеческую окончательно упразднить. Покуда это не сделано - ничего не сделано; ибо в ней, в ней, в ней, в этой развращающей мысли, в ее подстрекательствах заключается источник всех угроз. И ежели не будет принято в этом смысле энергических мер, и притом в самом неотложном времени, то последствия этой нерешительности прежде всего отразятся на нашей промышленности. Фабрика Кубышкина первая вынуждена будет наполовину сократить производство своих ситцев и миткалей... Спрашивается: что станется с массой рабочих, которую это сокращение производства оставит без заработков? и на кого ляжет ответственность за ту неурядицу, которая может при этом произойти?
Стыд начался с того, что на другой день утром, читая "Удобрение", мы не поверили глазам своим. Мысль, что эту статью мы сами выдумали и сами изложили, была до такой степени далека от нас, что, прочитав ее, мы в один голос воскликнули: однако! какие нынче статьи пишут! И почувствовали при этом такое колючее чувство, как будто нас кровно обидели.
Одним словом, мы позабыли...
Но припоминать все-таки пришлось, и мы припомнили. Работа припоминания началась совершенно случайно. Пришел Очищенный и принес фельетон, в котором рассказывал, что на днях баронесса Марья Карловна каталась на тройке по островам в сопровождении графа Сергея Федорыча. Каждую неделю ходил к нам Очищенный с урочным фельетоном и всегда встречал у нас радушный прием; но на этот раз нам показалось странным: каким образом попал к нам этот злокачественный старик? И мы начали вглядываться в него. Вглядывались, вглядывались, и вдруг что-то в глазах наших осветилось... Сначала один пункт, - потом дальше, дальше - разом целый пожар! Все сновидения, вся явь - все разом вспыхнуло.
- "Удобрение"-то - ведь это наших рук дело!.. - растерянно произнес Глумов.
- И эта статья, которую мы сейчас читали... тоже наших рук дело! - как эхо, отозвался я.
Нас охватил испуг. Какое-то тупое чувство безвыходности, почти доходившее до остолбенения. По-видимому, мы только собирались с мыслями и даже не задавали себе вопроса: что ж дальше? Мы не гнали из квартиры Очищенного, и когда он настаивал, чтоб его статью отправили в типографию, то безмолвно смотрели ему в глаза. Наконец пришел из типографии метранпаж и стал понуждать нас, но, не получив удовлетворения, должен был уйти восвояси.
Кое-как, однако ж, газетное дело уладилось. В трактире "Ерши" нашли на наше место двух публицистов, привели к Кубышкину и засадили за работу. Через два часа передовая статья была уж готова. В ней доказывалось, что ежели для пьющих важно определить, с какой именно рюмки они приходят в опьянение, то тем паче необходима подобная определительность в разных отраслях административной деятельности. Ибо везде человек встречается с этою роковою рюмкой, но только тот называется мудрым, который умеет предугадать ее и воздержаться.
Это было не в бровь, а прямо в глаз, но Кубышкин понял это только тогда, когда читатели потребовали от него объяснений. Тогда, делать нечего, пришлось этих публицистов рассчитать и посылать за другими в гостиницу "Москва".
Нашли и там пару. Эти поправили дело, написав от редакции объяснение, в котором удостоверили, что все сказанное в предыдущем нумере об рюмках есть плод недоразумения и что новая редакция "Удобрения" (меня и Глумова Кубышкин уже уволил) примет притчу о роковой рюмке лишь для собственного поучения. Затем следовала большая передовая статья, в которой развивалась мысль, что по случаю предстоящих праздников пасхи предстоит усиленный спрос на яйца, что несомненно сообщит народной промышленности новый толчок. А ежели к этому прибавить куличи и пасхи, то вот вам, в каких-нибудь два-три дня, целый лишний миллион, пущенный в народное обращение!
А мы между тем все еще сбирались с мыслями. Мы даже не говорили друг с другом, словно боялись, что объяснение ускорит какой-то момент, который мы чувствовали потребность отдалить. И тут мы лавировали и лукавили, и тут надеялись, что Стыд пройдет как-нибудь сам собою, измором...
Но вдруг мы почувствовали тоску. Не ту тоску праздности, которую ощущает человек, не знающий, как убить одолевающий его досуг, и не ту бессознательно пьяную прострацию сил, которая приводит человека к петле, к проруби, к дулу пистолета. Нет, это была тоска вполне сознательная, трезвая, которая и разрешения требовала сознательного, а не случайного. Боль, которую она приносила за собой, была тем мучительнее, что каждый ее укол воспринимался не только в той силе, которая ей присуща, но и в той, утроенной, удесятеренной, которую ей придавал доведенный до болезненной чуткости организм. Это была не казнь, а те предшествующие ей четверть часа, в продолжение которых читается приговор, а осужденный окостенелыми глазами смотрит на ожидающую его плаху.
Одним словом, это была тоска проснувшегося Стыда...
Мы не спрашивали себя, что такое Стыд, а только чувствовали присутствие его. И в нас самих, и в обстановке, которою мы были окружены, и на улице - везде. Стыд написан был на лицах наших, так что прохожие в изумлении вглядывались в нас... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Что было дальше? к какому мы пришли выходу? - пусть догадываются сами читатели. Говорят, что Стыд очищает людей, - и я охотно этому верю. Но когда мне говорят, что действие Стыда захватывает далеко, что Стыд воспитывает и побеждает, - я оглядываюсь кругом, припоминаю те изолированные призывы Стыда, которые от времени до времени прорывались среди масс Бесстыжества, а затем все-таки канули в вечность... и уклоняюсь от ответа.
ПРИМЕЧАНИЯ
XXV-XXIX
Впервые - ОЗ, 1883, Э 5 (вып. в свет 17 мая), стр. 263-302, под номерами XXV, XXVI, XXVII, XXVIII, XXIX. Сохранились:
1) черновая рукопись, в которой главы XXV и XXVI не разделены. Приводим разночтения:
Стр. 249, строка 19 св. После слов: "князь рассердился" -
на своих крестьян за то, что их сделали вольными.
Стр. 258, строки 13, 15 сн. Вместо слова: "полководцы" - в рукописи здесь и далее по всему тексту главы было: "генералы".
Стр. 263, строки 11 св. Вместо слов: "кур и петухов 205 штук" -
Баранов 10 штук - все принадлежат Финагеичам. Кур 205, из коих 50 принадлежат Финагеичам.
Стр. 263, строка 19 сн. После слов: "Самоваров на селе 8" - в том числе один у попа.
Стр. 263, строка 5 сн. Вместо слов: "наказывали на теле" - пороли
Стр. 264, строки 9-10 св. Вместо слов: "Но из чего этот новоявленный публицист <...> не умею" - в рукописи было:
О чем и считаю долгом довести до сведения цензурного ведомства.
2) черновая рукопись главы XXVII. Приводим наиболее существенные варианты:
Стр. 266-267, строки Ген. - 1 св. Вместо слов: "для того, чтоб опустошенное восстановить" -
для того, чтоб опустошенную огнем и мечом страну вновь застроить и заceлить
Стр. 269, строка 4 св. Вместо слов: "торгаша-англичанина" - прощелыгу-англичанина
Стр. 273-274, строки 12 сн. - 6 св. Вместо слов: "Что такое <...> за стенами Бежецка" -
Что такое смерть ничтожного жида?.. Это одно из проявлений народной политики, и больше ничего. Не этот факт важен, а все. Долгое время это все копилось и пряталось, и в ту минуту, когда мы думали, что оно окончательно спряталось, является откуда-то Мошка и все хитросплетения наши обратил в прах... Подивимся и умолкнем!
3) черновая рукопись главы XXVIII под номером XXIX, содержащая следующий вариант:
Стр. 274, начало главы XXV... Вместо: "Но здесь я обращаюсь <...> Впрочем, это материя пространная, и речи об ней должны быть пространные... -
похождения моих героев и провести их через все мытарства, составляющие естественную обстановку людей, изнывающих под гнетом самосохранения. Я видел их выступающими на арену публицистики и затем спускающимися со ступени на ступень на самое дно области самосохранения. В сочинении этом предполагалось обнять ежели не все разнообразие нравственных оголтений, внушаемых жаждою жизни, то, по крайней мере, довольно значительное количество их... Не знаю, сладил ли бы я с этой задачей, но так или иначе я должен круто ее оборвать и на скорую руку свести концы с концами.
Во все продолжение моей литературной деятельности я представлял собой утопающего, который хватается за соломинку. Покуда соломинки были, я кое-как держался; но как скоро нет и соломинок, то ясное дело, что мне приходится утонуть.
Случай этот очень простой, до того простой, что можно только удивляться, как он в голову мог прийти. Но ежели история современности уделит когда-нибудь мне хоть одну строку, то я желал бы, чтоб эта строка была посвящена не мне лично, а "Современной идиллии".
Однако ж очень возможно, что читатель, вместо снисхождения, даст 'мне такой ответ: никому нет дела до того, при каких условиях писатель работал. Публика приступает к чтению ваших работ с известными требованиями, которые писатель сам издал, и так или иначе последний обязан удовлетворить им. Извивайтесь, ухищряйтесь, но за данный мною двугривенный вы обязаны уплатить работой сполна.
К сожалению, на Руси таких читателей еще непочатые углы. Редкий понимает, что он солидарен с писателем, что ежели последний и ответствен перед ним, то и он не менее ответствен перед писателем... Но что бы ни говорил читатель, какие бы требования он ни предъявлял, я могу ответить на них только одно: я должен кончить. Во всяком случае, читатель предупрежден, и я от души желал бы, чтоб он убедился, что уплаченный им двугривенный совсем не такая монета, чтоб ради нее начинать розыски.
4) черновая рукопись главы XXIX под номером XXX.
При подготовке Изд. 1883 текст журнальной публикации глав XXVIXXVIII был расширен, частично за счет введения рукописных вариантов; текст глав XXV и XXIX в Изд. 1883 совпадает с текстом журнальной публикации.
В первых двух главах заключительной публикации "Современной идиллии" Салтыков продолжил исследование бытия русской деревни в годы, предшествовавшие "контрреформам" 80-х годов. Он углубил изображение "истории российского дворянского оскудения" {С. Атава (Терпигорев). Оскудение. - ОЗ, 1880, Э 1, с. 209.}, дополнив ее историей дворянской "мести" крестьянам "за то, что их сделали вольными", и меткими наблюдениями над социально-экономическим расслоением в современном селе (глава XXV). Глава XXVI, стремлением "отделить еврейский вопрос" от "вопроса" о еврейской буржуазии {См. письмо Салтыкова к Н. А. Белоголовому от 11 августа 1882 г.} непосредственно связанная с статьей Салтыкова "Июльское веяние" (см. т. 15, кн. 2 наст. изд.), раскрывает трагикомические коллизии существования еврейства в условиях ограничений, создаваемых шовинистической политикой царизма {К этой теме "Отеч. зап." не раз обращались в 80-е годы. О том, что деревенские власти "допекают мужиков, а уж как евреев доняли, так удивительно даже, как это евреи живут <...> всегда можно к нему придраться", писал А. Н. Энгельгардт (Из деревни. - 03, 1881, Э 11, с. 60).}.
Три последние главы романа возвращают к исходной сюжетной идее: "уголовный кодекс" действительно "защитил" Глумова и Рассказчика, утративших в водовороте шкурных демонстраций человеческий облик, от политических преследований. Уголовные успехи даже открывают им возможность блестящей карьеры. Героев настигает лишь внутреннее возмездие; "мрачно и уныло заканчивает г. Щедрин свою "современную идиллию", - заключал критик-современник {- Я - <Н. П. Поздняков>. Литературные беседы. - "Эхо", 1883, 26 мая, Э 125.}.
Публикация последних глав романа вызвала сочувственные отклики печати. В них подчеркивалась сила негодования писателя. "Эти последние главы <...> самые замечательные <...> Тут у читателя возбуждается уже не смех <...> а негодование до того сильное, что оно способно заставить содрогнуться" ("Одесский вестник", 1883, 17 июня, Э 132). Признавалась обоснованность глубоко драматических упреков, предъявленных читателям: "M. E. Салтыков говорит, что в понижении литературного уровня виноваты столько же и читатели, сколько писатели. Действительно, торжествующее расширение литературных кафешантанов и патриотического канкана не было бы возможно, если бы общественная деморализация не сделала у нас довольно значительных успехов" ("Русский курьер", 1883, 24 мая, Э 67). Рецензенты пытались толковать и образ Стыда. Он ассоциировался с самой сатирой Салтыкова: "Сатира, в сущности, есть не что иное, как олицетворение стыда. Это есть именно та отрасль литературы, которая громче и сильнее всякой другой напоминает обществу об отвратительных сторонах его жизни и деяний и вызывает в нем чувство стыда" ("Заря", 1883, 28 мая, Э 114).
...во время петербургского периода русской истории... - Термин "петербургский период" был введен историками-славянофилами и подразумевал эпоху с начала петровских преобразований.
...уступив место более счастливым лейб-кампанцам, брадобреям и истопникам... - Речь идет о возвышении новых дворянских фамилий, родоначальниками которых часто были фавориты самодержцев.
...попечителем хлебных магазинов... - Запасные хлебные магазины существовали в дореформенное время в сельских местностях на случай неурожая, заведование ими, возлагавшееся на выборное от дворянства лицо, было хлопотной обязанностью.
...еще не народилось ни Колупаевых, ни Разуваевых... - персонажи цикла "Убежище Монрепо", воплощающие тип российского пореформенного буржуа - "чумазого".
...Ланской и Ростовцев <...> сознавались, что поторопились, Левшин <...> говорил: чем же я виноват? но Милютин и Соловьев <...> называли князя старым колпаком. - Поименованы члены секретного "Особого комитета", который обсуждал в 1857 г. возможность реформы, и Редакционных комиссий, готовивших ее проект: министр внутренних дел С. С. Ланской и председатель Редакционных комиссий Я. И. Ростовцев тяготели к охране "интересов дворянства"; товарищ министра А. И. Левшин считался "умеренным"; сменивший его в 1859 г. Н. А. Милютин и либеральный чиновник министерства Я. А. Соловьев были наиболее последовательными сторонниками освобождения и сопротивлялись требованиям крепостников.
...называли Уриевой женой? - Упомянута библейская красавица Вирсавия, жена полководца Урии Хеттеянина, которой прельстился царь-Давид (Вторая кн. Царств, XI).
...экспекторировал... - откашливаться (франц. expectorer).
...а la Capoul... - по моде, введенной французским певцом Капулем.
...замахал руками, как дореформенный телеграф. - В 1820-1850 гг. в России существовали "семафорные" телеграфы: расставленные в пределах прямой видимости махальные передавали депеши условными жестами.
<...> Удав - персонажи циклов "За рубежом" и "Письма к тетеньке" (см. т. 14 наст. изд., стр. 552, 559-560), воплощающие черты высшей бюрократии царизма.
...нужно нашему брату почаще под рубашку заглядывать! - Законом 17 апреля 1863 г. телесные наказания были отменены, сохраняясь для крестьян только по приговорам волостных судов. Об этом не уставали сожалеть идеологи и проводники реакции: "Есть нечто на Руси в виде бесспорной истины, сознаваемой народом. Это сознание нужды розог <...> Куда ни пойдешь, везде в народе один вопль: секите, секите <...> где Секут, там есть порядок <...> Салтыков именовал кн. В. Мещерского в "Дневнике провинциала в Петербурге" (т. 10 наст. изд. стр. 334).
...возвращается из поездки по Весьегонскому уезду, куда был приглашен местной интеллигенцией <...> в качестве русского Гарибальди. - О восторженном отношении к предприятиям М. Г. Черняева в среде либеральных земцев Весьегонского уезда Тверской губернии Салтыкову действительно приходилось слышать от одного из них, Б. Э. Кетрица. См. его мемуарную заметку "Встреча с M. E. Салтыковым" в кн. "Салтыков в воспоминаниях...", стр. 583.
"Груди твои как два белых козленка! лоно твое..." - Редедя фантазирует на темы библейской "Песни песней" (IV, 2-5; VII, 3-3).
Вот мчится тройка удалая! - См. прим. к стр. 9.
"Эй, жги, говори!" - припев народной плясовой песни "Ай, вдоль по улице молодчик идет".
...В Москве, в Грузинах... - В районе Большой Грузинской улицы "жили целыми таборами цыгане". Цыганские хоры выступали в загородных ресторанах (П. В. Сытин. Из истории московских улиц. M., I958, стр. 616).
Allons, enfants de la patrie... - Первая строка "Марсельезы".
Что такое <...> <...> один из эпизодов известных веяний... - "Еврейский вопрос" бурно обсуждался в русской печати после волны летних погромов 1881 г. Салтыков посвятил этому статью "Июльское веяние" (см. т. 15. кн. 2 наст. изд.).
Проскрипции - здесь в смысле запрещения (лат. ргоscriptio - письменное обнародование).