|
V
Итак, загадка разъяснилась: перед нами стоял бывший Кубарихин тапер, свидетель игр нашей молодости! Мы долго не могли прийти в себя от восхищения и в радостном умилении поочередно мяли его в своих объятиях. Да и он пришел в неописанное волнение, когда мы неопровержимыми фактами доказали, что никакое alibi {Неприкосновенность к делу.} в настоящем случае немыслимо.
- "Чижик, чижик! где ты был?" - помнишь? - допрашивал Глумов.
- Помню! - ответил он, тщетно усиливаясь сообщить твердость дрогнувшему голосу.
- А помнишь ли, как я однажды поднес тебе рюмку водки, настоянную на воспламеняющих веществах, и как ты потом чуть с ума не сошел! - припомнил и я с своей стороны.
- Помню!
- А помнишь ли...
Словом сказать, припомнили такую массу забавных и вполне культурных шуток, что у старика даже волосы дыбом встали.
- Тогда еще у меня таксы-то этой не было! - сказал он, но на этот раз так благодушно, что не укоризна слышалась в его голосе, а скорее благодарное воспоминание о шалостях, свойственных юношам, получившим образование в высших учебных заведениях.
- Иван Иваныч! Как ты вырос! похорошел! - тормошил его Глумов.
- И как отлично одет! - присовокупил я, - точно сбираешься в первый раз показать свою дочь на бале у Кессених!
Но последние слова словно обожгли его. Он грустно взглянул на нас, и крупные слезы полились из его глаз, постепенно подмачивая объявление об издании газеты "Краса Демидрона".
- Друзья! не растравляйте старых, но не заживших еще ран! - обратился он к нам совершенно растроганный, - дочь, о которой вы говорите, дочь, которая была украшением балов Марцинкевича, - ее уже нет! И моей милой, беленькой Амалии, которая угощала вас, господин Глумов, шмандкухеном, и ее уже нет! Всех, всех пережило это бедное, старое сердце... и не разбилось! О, это было хорошее, светлое, счастливое время, несмотря на то, что я тогда носил фрак, перешитый из вицмундира, оставшегося после титулярного советника Поприщина!
- Но теперь... разве ты несчастлив?
- О, теперь!!! теперь - я только тень того веселого Ивана Иваныча, которого вы когда-то знавали в этой самой квартире! Хотя же, no-наружности, я и имею вид благородного отца, но, в сущности, я - тапер более, нежели когда-либо!
- Но отчего же ты помолодел?
- Такова воля провидения, которое невидимо утучняет меня, дабы хотя отчасти вознаградить за претерпеваемые страдания. Ибо, спрашиваю я вас по совести, какое может быть страдание горше этого: жить в постоянном соприкосновении с гласною кассою ссуд и в то же время получать не более двадцати пяти рублей в месяц, уплачивая из них же около двадцати на свое иждивение?
- Послушай, Ваня! да неужели же беленькая, маленькая Мальхен до того переродилась, что сделалась содержательницей гласной кассы ссуд?
- Мальхен - никогда! Мальхен смотрит теперь с небеси - и ничего не видит! А содержательница гласной кассы ссуд - это Матрена Ивановна!
- Так ты, значит, женился в другой раз? Да расскажи же, братец, расскажи!
то я - готов!
- Но отчего ж не теперь? - прервал Балалайкин, вдруг проникшийся чувством великодушия, - по счастливой случайности, я сегодня совершенно свободен от хождения, а что касается до угощения, то, наверное, я удовлетворю вас несравненно лучше, нежели какой-нибудь "Пекин"!
И мы и Очищенный охотно согласились. Балалайкин хлопнул в ладоши, и по знаку его два лжесвидетеля втащили в комнату громадный поднос, уставленный водками и закусками, а два других лжесвидетеля последовали за первыми с другим подносом, обремененным разнообразным холодным мясом.
- Рекомендую! - пригласил нас Балалайкин, - вот эта икра презентована мне Вьюшиным за поздравление его с днем ангела, а этот балык прислан прямо из Кокана бывшим мятежным ханом Наср-Эддином за то, что я подыскал ему невесту. Хотите, я прочту вам его рескрипт?
- Ах, сделайте милость!
- Я всегда держу его в кармане как свидетельство, что все поручения исполняются мною без обмана. Вот этот рескрипт!
Копия
"Достопочтенному, могущественному и милостивому господину аблакату Балалайке, в Питембурхи.
Свет очей моих, господин аблакат Балалайка!
Докладываю вам, что присланную при письме девицу Людмилу мы в сохранности получили, и все, что, по описи, той девице принадлежит - все оное оказалось исправно. И пишете вы нам, что оная Людмила есть дочь киевского князя Светозара, а в плакате значится: дочь фейерверкера. И для нас это все единственно, а так только к слову о сем упоминаем, что обманули вы нас. А, впрочем, с тех пор, как мы после поражения наших войск под Махрамом в верное подданство России перешли и под власть капитан-исправника Сидора Кондратьича подведены, в первый раз, по милости оной девиды Людмилы, восчувствовали, что и горесть не без утешения бывает. И за все то ваше одолжение и причиненную нам радость жалуем вам тартун (приношение): один глиняный кувшин воды и балык весом двадцать фунтов. Ах, отменна балык!
Засим, да спасет вас Аллах, а я того желаю.
Бывший мятежный, а ныне верный господина моего Сидора Кондратьича слуга Сеид-Махомед-Наср-Эддин, лже-хан".
- Зачем же он воды-то кувшин прислал? - полюбопытствовал я.
- А у них вода в редкость - вот он и вообразил, что и невесть как мне этим угодит. Хотите, я и кувшин покажу?
- Пожалуйста!
Принесли кувшин, осмотрели. Кувшин как кувшин, только сырой глиной воняет.
- Да, господа, немало-таки было у меня возни с этим ханом! - сказал Балалайкин, - трех невест в течение двух месяцев ему переслал - и все мало! Теперь четвертую подыскиваю!
- Осмелюсь вам доложить, - предложил Очищенный, - есть у меня на примете девица одна, которая в отъезд согласна... ах, хороша девица!
- Прекрасно-с, будем иметь в виду. Однако, признаюсь вам, и без того отбою мне от этих невест нет. Каждое утро весь Фонарный переулок так и ломится в дверь. Даже молодые люди приходят - право! звонок за звонком.
- Странно, однако ж, что за все эти хлопоты он вас балыком да кувшином воды отблагодарил! - удивился Глумов.
- Que voulez-vous, mon cher! {Что вы хотите, дорогой мой!} Эти ханы... нет в мире существ неблагодарнее их! Впрочем, он мне еще пару шакалов прислал, да черта ли в них! Позабавился несколько дней, поездил на них по Невскому, да и отдал Росту в зоологический сад. Главное дело, завывают как-то - ну, и кучера искусали. И представьте себе, кроме бифштексов, ничего не едят, канальи! И непременно, чтоб из кухмистерской Завитаева - извольте-ка отсюда на Пески три раза в день посылать!
- А вот эти кильки... это достопримечательность! Я их сам, собственными руками, прошлым летом ловил. Вы знаете, ведь я, было, в политике попался... как же! да! Ну, и надобно было за границу удирать. Нанял я, знаете, живым манером, чухонца: айда, мина нуси, сколько, шельма белоглазая, возьмешь Балтийское море переплыть? Взял он с меня тысячу рублей денег да водки ведро, уложил меня на дно лодки, прикрыл рогожкой - валяй по всем по трем! Только как к острову Готланду стали подъезжать - тогда выпустил. Тут-то я и ловил кильку, покуда не обнаружилось, что вся эта история - одно недоразумение. Да, господа, испытал я в то время! Как ни хорошо за границей, а все-таки с милой родиной расставаться тяжело! Ехали мы, знаете, мимо Кронштадта - с одной стороны Кронштадт, с другой Свеаборг - а я лежу и думаю: вдруг выпалит? Ведь броненосцев пробивает - а мы... что такое мы?!
- Не выпалил?
- Нет, зазевались. Помилуйте! броненосцев пропускает, а наша лодка... представьте себе, ореховая скорлупа - вот какая у нас была лодка! И вдобавок поминутно открывается течь! А впрочем, я тогда воспользовался, поездил-таки по Европе! В Женеве был - часы купил, а потом проехал в Париж - такую, я вам скажу, коллекцию фотографических карточек приобрел - пальчики оближете!
При упоминовении о карточках Очищенный сладострастно зачавкал губами.
- Мне бы... - промолвил он, собираясь чихнуть.
- Покажу-с! я вам, господа, все покажу, все мои коллекции! Такие карточки есть, что даже постичь невозможно - parole d'honneur! {Честное слово!} Позвольте, что там еще такое? ба! кажется, семга? Обращаю ваше внимание на нее, messieurs! Эту самую семгу Немирович-Данченко собственными руками изловил! Мы G ним вместе в Соловках были, пиво-мед пили, по усам текло, в рот не попало - так вот он, на память связывающих нас уз, изловил и прислал! Теперь от нее только хвост остался; но удивительный! Немирович предиковинные анекдоты об этой семге рассказывает. Уморительная, говорит, рыба! и умна... совсем как человек! Сидишь этак на берегу моря, разложишь костер, вскипятишь в котелке воду, и кликнешь: иси! Ну, она видит, что ее-то именно и недостает, чтоб вышла ухасейчас сама, живая, и приплывет! Клянусь! хотите, я вас с Немировичем познакомлю?
- Непременно! Хотим! хотим!
- На днях ваше желание будет выполнено. А вот эти фиги мне Эюб-паша презентовал... Теперь, впрочем, не следовало бы об этом говорить - война! - ну, да ведь вы меня не выдадите! Да вы попробуйте-ка! аромат-то какой!
- Эюб-то за что же вам подарки делает?
- А я тут ему одно сведеньице в дипломатических сферах выведал... так, пустячки!
- Балалайкин! пощадите! ведь вы себя в измене отечеству обличаете! - воскликнули мы в ужасе.
- Ah, mais entendons-nous! {Ах, но мы договоримся!} Я, действительно, сведеньице для него выведал, но он через это самое сведеньице сраженье потерял - помните, в том ущелий, как бишь его?.. Нет, господа! я ведь в этих делах осторожен! А он мне между прочим презент! Однако я его и тогда предупреждал. Ну, куда ты, говорю, лезешь, скажи на милость! ведь если ты проиграешь сражение - тебя турки судить будут, а если выиграешь - образованная Европа судить будет! Подавай-ка лучше в отставку!
- Не послушался?
- Не послушался - и проиграл! А жаль Эюба, до слез жаль! Лихой малый и даже на турку совсем не похож! Я с ним вместе в баню ходил - совсем, как есть, человек! только тело голубое, совершенно как наши жандармы в прежней форме до преобразования!
Балалайкин на минуту задумался, как бы захлебнувшись. Очевидно, лганье плыло на него с такой быстротой, что он не успевал справиться с массами беспрерывно вырабатывающегося материала.
- Да, господа, много-таки я в своей жизни перипетий испытал! - начал он вновь. - В Березов сослан был, пробовал картошку там акклиматизировать - не выросла! Но зато много и радостей изведал! Например, восход солнца на берегах Ледовитого океана - это что же такое! Представьте себе, в одно и то же время и восходит, и заходит - где это увидите? Оттого там никто и не спит. Зимой спят, а летом тюленей ловят!
- Желал бы я знать, тюленье мясцо - приятно оно на вкус? - полюбопытствовал Очищенный.
- Мылом отдает, а, впрочем, мы с Немировичем ели. Немирович, Латкин и я. Там, батюшка, летом семьдесят три градуса морозу бывает, а зимой - это что ж! Так тут и тюленине будешь рад. Я однажды там нос отморозил; высморкался - смотрю, ан нос в руке!
- Ах, черт побери!
- Да, батюшка. К счастью, я сейчас же нашелся: взял тепленького тюленьего маслица, помазал, приставил - и вот как видите!
- Всего я испытал! и на золотых приисках был; такие, я вам скажу, самородки находил, что за один мне разом пять лет каторги сбавили. Теперь он в горном институте, в музее, лежит.
- Гм... да? А скажите, пожалуйста, слыхивал я, что на приисках рабочие это самое золото очень искусно скрывают. Возьмет будто бы иной золотничок или два песочку и так спрячет, что никакими то есть средствами... Правда ли это?
- Не по золотничку, а фунтов по пяти разом прячут - вот я вам как скажу! Я сам... да что тут! вы думаете, состояние-то мы откуда? Обстановка эта и все?..
- Неужто?
- Все оттуда! там всему начало положено, там-с! Отыскивая для мятежных ханов невест, не много наживешь! Черта с два - наживешь тут! Там все, и связи мои все там начались! Я теперь у всех золотопромышленников по всем делам поверенным состою: женам шляпки покупаю, мужьям - прически. Сочтите, сколько я за это одного жалованья получаю? А рябчики сибирские? а нельма? - это не в счет! Мне намеднись купец Трапезников мамонтов зуб из Иркутска в подарок прислал - хотите, покажу?
- Ах, сделайте ваше одолжение!
- И покажу, если, впрочем, в зоологический сад не отдал. У меня денег пропасть, на сто лет хватит. В прошлом году я в Ниццу ездил - смотрю, на горе у самого въезда замок Одиффре стоит. Спрашиваю: что стоит? - миллион двести тысяч! Делать нечего, вынул из кармана деньги и отсчитал!
- Ах, господи!
Очищенный не выдержал: встал с кресла и перекрестился.
- Видал я, господин Балалайкин! даже очень часто видал! - сказал он, - но, признаюсь...
- Я в Ницце двадцать лет жил, так все даже удивлялись. Оркестр у меня был, концерты по пятницам...
Балалайкин постепенно вошел в такой экстаз, что пена у него показалась у рта. Тяжело становилось.
- Скажите, Балалайкин, как вам приходится покойный Репетилов? - спросил я, чтобы как-нибудь разредить атмосферу лганья.
- Репетилов? мне? Помилуйте! да он меня от купели воспринимал! Но, кроме того, и еще чем-то приходится. Наш род очень древний! Мы - пронские - Прокопа Ляпунова помните? - ну, так мы все по женской линии от него. Молчалины, Репетиловы, Балалайкины, Фамусовы - все! А Чацкий Александр Андреич - тот на границе с скопинским уездом!
- А знаете ли, Балалайкин, что про вас, пронских, дурная слава идет?
- Это что лгуны-то мы, что ли? Да, нечего сказать, любят-таки мои соотечественники поврать! Представьте себе, на днях какой случай был. Приезжает ко мне один компатриот: знаешь ли, говорит, что твоя родительница опять к Илюшке Соколову в табор сбежала? {Для уразумения этого необходимо напомнить читателю, что Балалайкин-сын известной когда-то в Москве цыганки Стешки, бывшей, до выхода в замужество за провинциального секретаря Балалайкина, в интимных отношениях с Репетиловым, вследствие чего Балалайкин и говорит что Репетилов ему "кроме того, еще чем-то приходится" (см "Экскурсии в область умеренности и аккуратности"). (Прим. M. E. Салтыкова-Щедрина.)} Натурально, сейчас же телеграмму в триста тридцать слов к Загорецкому: так и так, нельзя ли предотвратить? И что ж! ровно через год получаю ответ: помилуй, сердечный друг! твоя родительница вот уже третий год, как без ног в Пронске на постоялом дворе лежит! Нет, вы мне скажите, зачем он мне солгал? Взбудоражил, заставил горячку пороть? а?
Беседуя таким образом, мы и не заметили, как съели и выпили все, что находилось на подносах. Наконец Глумов первый опомнился.
- А ведь мы сели совсем не с тем, чтобы пронское вранье слушать, - сказал он. - Иван Иваныч! ты, кажется, нам историю своих превращений обещал?
- Я готов!
- Так вот что, Балалайкин! велите-ка вы нам подать тех сигар, которые вам гаванский губернатор за лжесвидетельство прислал, да ликерцу того, который вам подарил Эрбер за написание объявления о распродаже вин и ликеров! - без церемонии распорядился Глумов.
до более благоприятного времени. Усевшись кругом стола, покуривая удивительнейшие "non plus ultra" {Высшего качества.} и имея перед собой рюмки с душистым ликером des iles {С островов.}, мы были совершенно готовы к восприятию исповеди вольнонаемного редактора газеты "Краса Демидрона".
- Рассказывай-ка, Иван Иваныч, рассказывай, брат! - молвил Глумов, усаживаясь поудобнее в кресло и зажмуривая глаза.
Очищенный начал.
ПРИМЕЧАНИЯ
IV-V
(Стр. 48)
Впервые - ОЗ, 1877, Э 4 (вып. в свет 26 апреля), стр. 627-650, с нумерацией "III".
Рукописи и корректуры не сохранились.
При подготовке Изд. 1883 текст подвергся сокращению (в первой его части, составившей гл. IV отд. изд.) и стилистической правке.
Главы IV-V включают в орбиту действия две существенные силы пореформенного общества, на которые возлагал немалые политические надежды русский либерализм: адвокатуру и печать. Салтыков устанавливает их буржуазный характер, неизбежное соприкосновение с миром хищничества и растления.
Сатирический персонаж, олицетворяющий буржуазную адвокатуру (Балалайкин), впервые появляется в цикле "В среде умеренности и аккуратности" ("Господа Молчаливы", гл. III); в "Современной идиллии" он становится одним из главных героев, активных участников действия романа.
Образ "редактора по вольному найму" - Очищенного некоторыми деталями восходит к очерку "Ташкентцы-цивилизаторы" (см. т. 10 наст. изд.): знаменитую таксу предваряет выраженная там мысль об изобретении "средства", которое выгоняло бы наружу "метафизические пятна на совести" и заставляло их гореть "на щеках".
Глава III журнальной публикации вызвала инсинуацию против Салтыкова со стороны реакционно-националистической газеты "Русский мир": рецензент намекал, будто автор "Современной идиллии" зависим здесь от напечатанного в "Отечественных записках" романа Э. Гонкура "Жертва филантропии", так как оба произведения сближает "впечатление разврата и уголовщины" (1877, 1 мая, Э 115).
Все опубликованные в 1877 г. главы "Современной идиллии" были высоко оценены в годовом литературном обзоре "Новороссийского телеграфа" (1878, 6 января, Э 868): "блестящий материал", "злая и едкая сатира".
...Проживает <...> на углу Фонарного переулка и Екатерининского канала. - Фонарный переулок был средоточием публичных домов. Екатерининский канал славился нечистотой и зловонием.
...для театра Егарева. - См. прим. к стр. 56.
...смешивал герундиум с супинумом... - латинские глагольные формы.
шмандкухен - пирожное.
...Стрекозу помнишь? - Во многих произведениях Салтыкова, от "Губернских очерков" до "Писем к тетеньке", появляется персонаж, наделенный этим именем. См. т. 12, стр. 693.
Вельможу должны украшать //Ум здравый, сердце просвещенно... - неточная цитата из оды Г. Р. Державина "Вельможа" (1794).
...капище <...> с надписью: "неизвестному богу". - Апостол Павел, приближаясь к Афинам, увидел жертвенник, посвященный "неведомому богу" (Деяния апостолов, XVII, 23).
...кудри девы-чародейки... - Из стихотворения В. Бенедиктова "Кудри" (1836).
...гласная касса ссуд - частное учреждение, занимавшееся выдачей мелких ссуд под имущественные залоги.
прессы; ближайшим прототипом является "Новое время" А. С. Суворина (см. т. 12 наст. изд., стр. 648). Примечательно, что содержатель "общедоступного увеселительно-порнографического заведения" Демидов сад ("Демидрон" - см. В л. Михневич. Наши знакомые, стр. 79) действительно имел какие-то литературные связи: "у двери входа он сидит на скамейке, окруженный свитою своих людей, и между этими своими людьми вы увидите французскую кокотку, увидите русского литератора, увидите петербургского журналиста" (М. К. Из Петербурга. - "Варшавский дневник", 1880, 3 июля, Э 140).
Не имея никакого влияния на направление редактируемой мною газеты, я <...> ощущаю на себе все невзгоды... - Роль Очищенного соответствует отчасти положению в "Новом времени" его редактора М. П. Федорова, который даже сиживал в тюрьме по обвинению в печатной клевете, содержавшейся в статьях Буренина (см. "M. M. Стасюлевич и его современники в их переписке", т. III, СПб., 1912, стр. 408).
...изъяснение турецкой конституции... - 23 декабря 1876 г., во время происходившей в Константинополе конференции по урегулированию балканского кризиса, турецкое правительство в поисках выхода из внешнеполитических затруднений объявило о введении конституции. Эпоха "конституционализма" оказалась очень краткой: первый состав парламента был сразу же распущен и переизбран, инициатора преобразования визиря Мидхат-пашу отрешили от дел и арестовали еще до открытия парламентской сессии, второй парламент также был быстро разогнан. Эти события легко ассоциировались с российскими политическими условиями.
...знаменитый г. Зет... - Зет - криптоним "Z" фельетониста "Нового времени" В. П. Буренина. Им подписаны, в частности, и развязно-издевательские отзывы на произведения Салтыкова (в том числе и на первые главы "Современной идиллии").
непозволительных этого сорта заведений" (Вл. Михневич. Наши знакомые, стр. 142). Упоминается у Салтыкова в ряде произведений.
...из вицмундира, оставшегося после титулярного советника Поприщина! - Упомянут герой повести Гоголя "Записки сумасшедшего" (1834).
...Людмила есть дочь <...> Светозара... - Генеалогию "невесты" Балалайкин почерпнул из оперы М. И. Глинки "Руслан и Людмила".
...отдал Росту в зоологический сад. - "Зоологический сад есть частная спекуляция одного немца, некоего г. Роста, который умеет вести дела как нельзя проще и выгоднее <...> <".> звери мрут как мухи" (М. К. Из Петербурга. - "Варшавский дневник", 1880, 3 июля, Э 140).
...семгу Немирович-Данченко <...> изловил! - Беллетрист Вас. Ив. Немирович-Данченко не случайно упомянут Салтыковым рядом с Балалайкиным: автор многочисленных путевых очерков ("Соловки", "У океана" и др.), он имел у современников репутацию писателя, сочинения которого "легко читаются, <...> но возбуждают сомнение со стороны достоверности" (Вл. Михневич. Наши знакомые, стр. 156). См. также т. 12 наст. изд., стр. 675.
<...> <...> в том ущелий... - Упомянуто упорное многодневное сражение при Алексинаце в августе 1876 г., когда сербские войска временно оттеснили турецкие части под командованием Эюб-хана и Али Саиба в долину Морабы.
...наши жандармы <...> до преобразования! - Преобразование жандармских органов империи, в частности, отмена пресловутых "голубых мундиров", было определено законом 9 сентября 1867 г. в общем составе реформ 60-х годов.
<...> по женской линии от него. Молчалины, Репетиловы, Балалайкины, Фамусовы - все! - Эти исторические и литературные ассоциации, относящиеся отчасти также к героям циклов "Дневник провинциала в Петербурге" и "В среде умеренности и аккуратности" (тт. 10 и 12 наст. изд.), здесь характеризуют политическую беспринципность и хищнический аферизм дворянской массы, символизированной именем рязанского воеводы Прокопия Ляпунова.