V
Погода на дворе стояла сырая и мутная; как и накануне, сыпалось с облаков какое-то неизвестное вещество; как и тогда, месили по улицам грязь ноги усталых пешеходов; как и тогда, ехал в карете закутанный в шубу господин с одутловатыми щеками, и ехал в калошах другой господин, которому насвистывал вдогонку ветер: "Озяб, озяб, озя-я-яб, бедненький человек!" Словом, все по-прежнему, с тем только незначительным прибавлением, что всю эту неблаговидную картину обливал какой-то бледный, мутный свет, которого первоначальные цвета до сих пор еще с большим успехом ускользали от всеразлагающего взора оптики.
Навстречу Ивану Самойлычу ехала очень удобная и покойная карета, придуманная в пользу бедных людей, в которой, как известно, за гривенник можно пол-Петербурга объехать.
Иван Самойлыч сел. В другое время, при "сем удобном случае", он подумал бы, может быть, о промышленном направлении века и выразился бы одобрительно насчет этого обстоятельства, но в настоящую минуту голова его была полна самых странных и черных мыслей.
Поэтому кондуктор не получил от него ни улыбки, ни поощрения - ничего, чем так щедро любят наделять иные охотники до чужих дел.
А между тем в карету набираются другие господа; сперва вошла какая-то скромная девушка, потупив глазки; бедная девушка, но честная, должно быть, и живет своими трудами, и так чистенько одета, и в руках картоночку держит - славная девушка! Вслед за девушкой вошел в карету и белокурый студент весьма приятной наружности и сел прямо против нее. Иван Самойлыч поневоле начал прислушиваться.
- Здравия желаем-с! - сказал белокурый студент, обратясь к девушке. Но девушка не отвечает, а, посмотрев исподлобья на юношу и лукаво улыбнувшись, подносит ко рту платок и отворачивает к окну свое личико, изредка испуская из-под платка скромное "ги-ги-ги! "
- Наше почтение-с! - начал снова студент, обращаясь к веселой девушке.
Но ответа и на этот раз не последовало; только скромное "ги-ги-ги!" выразилось как-то резче и смелее.
- А что вы скажете насчет этого нововведения? - ласково спросил Ивана Самойлыча очень опрятно одетый господин с портфелем под мышкою.
Господин Мичулин махнул головою в знак согласия.
- Не правда ли, как дешево и экономически? - снова и еще ласковее обратился портфель, в особенности нежно, хотя и не без энергии, напирая на слово "экономически" и, по-видимому, питая немалую надежду поднять посредством его из праха умирающее человечество.
- Да-с, выгодная спекуляция! - отвечал Иван Самойлыч, усиливаясь, в свою очередь, поощрительно улыбнуться.
- О, очень выгодно! очень экономически! - отозвался в другом углу господин с надвинутыми бровями и мыслящей физиономией, - ваше замечание совершенно справедливо, ваше замечание выхвачено из натуры!
И надвинутые брови, произнося слова: "Выхвачено из натуры", сопровождали их таким усиленным движением рук, как будто чрезвычайно тупым заступом копали глубокую-глубокую яму.
- Впрочем, это смотря по тому, с какой точки зрения смотреть на предмет, - глубокомысленно заметил господин с огромными черными усами, и тут же физиономия его приняла такой таинственный вид, как будто спешила сказать всякому: знаем мы, видали мы!
- Батюшки, пустите! да отворяй же, лакей! батюшки, вспотел, измучился! Ну, уж город! эк его угораздило!
Разговор, принимавший несколько назидательное направление, вдруг прервался, и взоры всех пассажиров обратились на толстого господина в какой-то странной лилового цвета венгерке, который, пыхтя и кряхтя, влезал боком в карету.
- Ну уж, город! - говорила венгерка, - истинно вам скажу, божеское наказание! я, изволите видеть, здесь по своему делу - так, поверите ли, просто, то есть, измучили, проклятые! душу тянут, вздохнуть не дают! И всё этак - в белых перчатках! на красную, подлец, и смотреть не хочет - за кого, дескать, вы нас принимаете, да правосудие у нас не продажное! а вот, как сто рублев... Эка бестия, эка бестия! поверите ли, даже вспотел весь!
"ги-ги-ги!" снова начали вылетать из-под платка, закрывавшего рот ее.
- Уж вы меня извините, сударыня! - снова начала венгерка, - я, может быть, и стесняю вас своею корпуленцией... Я вам скажу, господа, у нас в семействе престранное дело! матушка-то моя, царство ей небесное! - фамилии Чесоткиных, если изволили слыхать, а батюшка, и мы все по нем, по фамилии Чекалин, имею честь рекомендоваться! Так вот-с, тут-то самая штука и есть! вот я, братец Платон Иванович, сестрица Лукерья Ивановна да сестрица Авдотья Ивановна - хорошая была женщина, покойница, и прехлебосолка! - так вот мы все вышли в фамилию Чекалиных - и препотливый народ! то есть, два шага сделал - и уж вспотел! а вот братец Семен Иванович и сестрица Варвара Ивановна - те пошли по фамилии Чесоткиных и не потеют. Истинно вам говорю! честью вас уверяю, не лгу!.. У, вспотел! то есть, просто вспотел, как какая-нибудь каналья!
- То есть, что же вы разумеете под точкой зрения? - прервал портфель, которого видимо конфузил санфасон [непринужденность (от франц. sans-faГon)] лиловой венгерки, - если вы хотите сказать этим то, что французы так удачно называют поэнь де вю, кудель... [точка зрения, взгляд (от франц. point de vue, coup d'oeil)]
- Знаем мы! пожили мы! и французов видали, да и немцев тоже! - отвечали усы - и потом, наклонясь с таинственным видом и оглядываясь во все стороны, прошептали вполголоса:
- Что-то скажут об этом извозчики... вот что!
Присутствующие вздрогнули; действительно, никому из них до тех пор и в голову не приходило, что-то скажут о том извозчики, а теперь около них, и сзади, и спереди, и по бокам, вдруг заговорили тысячи извозчичьих голосов, кивали тысячи извозчичьих голов, весь мир покрылся сплошною массою воображаемых извозчиков, там и сям прерываемою... опустелыми извозчичьими колодами!
И все вдруг присмирели; только надвинутые брови почли за нужное мимоходом отрыть воображаемым и чрезвычайно тупым заступом ужасно большую глыбу промерзлой земли.
- Да, если иметь такого рода консидерацию [осмотрительность (от франц. consideration)], - бледнея, прошептал портфель, - но уж не спасал погрязшее человечество затейливым словом "консидерацию".
- Да уж что тут? - говорили между тем усы еще таинственнее и ударяя себя при этом кулаками в грудь, - уж я знаю, уж вы меня спросите! мне это дело как своя ладонь известно!
И усы действительно показали немелкого разбора голую ладонь и, еще более наклонившись и предварительно оглянувшись на все стороны, вполголоса приговаривали:
там...
- Так вы тоже бюрократ? - спросил портфель, оправившись от первого ошеломления и как в каменную стену упираясь в слово "бюрократ".
- Да ведь это опять-таки с какой точки зрения посмотреть на предмет! - лаконически отвечали усы.
- А я вам скажу, господа, что все это вздор! совершенный вздор! - загремела венгерка.
По соседству чуть слышно раздалось знакомое "ги-ги-ги!" веселой девушки.
- Истинно так! - продолжала греметь венгерка, - истинно так! что это за народ, хоть бы и извозчики! дрянь, осмелюсь вам доложить, просто слякоть!.. Вот кабы вы у нас, в нашей стороне, побывали, вот народ! тот, так уж действительно, усахарит! вот природа так природа! это уж, истинно вам говорю, смотреть в свое удовольствие можно! А то что это за народ у вас, взглянуть не на что! просто дрянь, слякоть!
И венгерка тоскливо покачивала головою.
- Да; это если смотреть на предмет с одной точки, - сказал между тем портфель, улыбаясь и не обращая внимания на пессимистское возражение венгерки, - но если взглянуть на дело, например, со стороны эманципации животных...
Усы жалобно замычали.
- Да ведь это все пуф! - сказали они, - это всё французы привезли! Извозчики - вот главное дело! извозчики - вот корень причины! извозчики, извозчики, извозчики!
И снова в глазах всех присутствующих замелькали извозчики, извозчики, извозчики!
- Вот оно дело-то! - продолжали усы, - вон он сыт, наелся, - его и колом с печи не своротишь! А вот как хлебца-то нет, он и пошел, и пошел, а уж как пошел, так известно, что будет! знаем мы! видали мы!
- О, ваше замечание совсем справедливо! ваше замечание выхвачено из природы! - отозвались брови, - голод, голод и голод - вот моя система! вот мой образ мыслей!
- Так вот с какой точки зрения должно смотреть на предмет! - таинственно повторили усы, - а уж что тут животное! Животное, известно, скотина! скотина и есть, и пребудет вовек!
- Однако ж, читали ли вы в "Петербургских ведомостях" артикль? [статью (от франц. "артикль".
- Знаем мы! читали мы! вздор все это, надуванция! Гога и Магога!
- Однако ж с большим увлечением написан.
- Увлечение? - загремела венгерка, - уж позвольте, насчет увлечения.
- Ги-ги-ги! - отозвалось по соседству.
- Так вот, изволите видеть, я все насчет увлечения-то! - продолжала венгерка, - да вот барышенке-то все что-то смешно - веселая барышенка!.. так вот, насчет того-то, у меня, смею вам доложить, покойник батюшка, царство ему небесное! - предводителем был, так вот увлечение! Как замахает, бывало, руками... у! Отстаивал, нечего сказать! умел-таки постоять за своих, покойник! Нет, нынче такие люди повывелись! с фонарем таких не отыщешь! нынче всё разбирают: может, дескать, и прав!.. о-о-ох, времена тугие пришли!.. и барышенка-то все смеется... веселая барышенка!
- Когда же можно вас видеть? - говорил между тем исподтишка студент.
- Ах, какие вы, право, странные! - отвечала веселая барышенка, еще пуще закрываясь платком.
- Вы находите? - снова начал студент.
- Разумеется! ги-ги-ги!
- Отчего же разумеется?
- Да как же это можно!
- Да отчего же это не можно?
- Да нельзя!
- Странно! - сказал студент, хотя, по-видимому, не отчаивался еще в успехе своего предприятия.
- Главное дело в том, - соображали вслух усы, - чтоб человеку цель была дана, чтоб видел человек, зачем он существует, вот главное - а прочее все пустяки!
Иван Самойлыч начал прислушиваться.
- О, ваше замечание совершенно справедливо! ваше замечание, так сказать, выхвачено из природы!
Очевидно, что слова: "так сказать" - были сказаны бровями единственно для красоты слога и что на самом деле брови ни капли не сомневались насчет выхвачения из самой природы глубокомысленного замечания усов.
- То есть вы разумеете под этим то, что у французов зовется проблемою жизни? - спросил портфель, сильно напирая на слово "проблемою".
там и служу... все это надуванция, всё Гога и Магога!.. это дело мне вот как известно!
И снова усы показали обнаженную ладонь чрезвычайно почтенного размера.
- Однако ж, согласитесь со мной, ведь и французская нация имеет свои неотъемлемые достоинства... Конечно, это народ ветреный, народ малодушный - кто же против этого спорит?.. Но, с другой стороны, где же найдете столько самоотвержения, того, что они сами так удачно назвали - резиньясьйон? а ведь это, я вам скажу...
И портфель с таким увлечением уверял и напирал на свою речь, что все присутствующие закивали головами и действительно убедились, что "резиньясьйона", кроме французов, нигде не найти.
- Знаем мы! видали мы и французов и немцев! пожили-таки на своем веку! - говорили бесчувственные усы, - все это вздор! главное дело, чтоб человек видел, что он человек, знал бы цель!.. Цель-то, цель - вот она штука, а прочее - что? вздор! все вздор! уж поверьте моей опытности...
- Вот вы изволили выразиться насчет цели нашего существования, - скромно прервал Иван Самойлыч, - изволите видеть, я сам много занимался насчет этого предмета, и любопытно бы узнать ваши мысли.
Усы задумались; Мичулин ожидал с трепетом и волнением разрешения загадки.
- Лакей! что ж ты, братец, не остановишь! ворон считаешь, тунеядец! - загремела венгерка.
- Так и я тут выйду, - меланхолически сказали усы.
- А как же ваши мысли насчет этого обстоятельства? - робко заметил Иван Самойлыч.
- Все зависит от того, с какой точки взглянуть на предмет! - разом сообразили усы.
- О, это совершенно справедливо! ваше замечание выхвачено из натуры! - отозвались надвинутые брови, в последний раз с особенным напряжением копая воображаемым заступом воображаемую яму, - все, решительно все зависит от точки зрения...
Усы и брови вышли из кареты. Медленно и неповоротливо поплелся снова экономический экипаж по гладкой мостовой.
- Когда же вас можно видеть? - по-прежнему спрашивал студент у веселой барышенки.
- Ах, какие вы странные! - по-прежнему отозвалась барышенка, закрывая рот платком.
- Отчего же странный? - приставал студент.
- Да как же это возможно!
- Да отчего же это невозможно?
- А я так думаю совсем напротив, - отвечал студент и дернул за снурок.
- Пойдемте! - сказал студент.
Барышенка вздохнула.
- Пойдемте же! - снова сказал юноша.
- Ги-ги-ги!
Карета остановилась, студент вышел, барышенка немножко подумала - и все-таки пошла за ним, сказав, однако ж: "Ах, право, какие вы странные! уж чего не вздумают эти мужчины!" - но сказала она это решительно только для очищения совести, потому что студент уж вышел и ждал ее на улице.
Наконец и Ивану Самойлычу пришлось выходить. На улице, по обыкновению, сновала взад и вперед толпа, как будто искала чего-то, хлопотала о чем-то, но вместе с тем так равнодушно сновала, как будто сама не сознавала хорошенько, чего ищет и из чего бьется.
И герой наш отправился искать и хлопотать, как и все прочие.
Но и на этот раз фортуна, с обыкновенною своею настойчивостью, продолжала показывать ему нисколько не благовидный зад свой.
Как нарочно, нужный человек, к которому уж в несчетный раз пришел Иван Самойлыч просить себе места, провел целое утро на воздухе по случаю какого-то торжества. Нужный человек был не в духе, беспрестанно драл и марал находившиеся перед ним бумаги, скрежетал зубами и в сотый раз обещал согнуть в бараний рог и упечь "куда еще ты и не думал" стоявшего перед ним в струнке маленького человека с весьма лихо вздернутым седеньким хохолком на голове.
Лицо нужного человека было сине от свежего еще ощущения холода и застарелой и уж прогорклой досады; плечи вздернуты, голос хрипл.
Иван Самойлыч робко вошел в кабинет и совершенно растерялся.
- Ну, что еще? - спросил нужный человек отрывистым и промерзлым голосом, - ведь вам сказано?
Иван Самойлыч робко приблизился к столу, убедительным и мягким голосом стал рассказывать стесненные свои обстоятельства, просил хоть что-нибудь, хоть какое-нибудь, хоть крошечное местечко.
- Я бы не осмелился, - говорил он, заикаясь и робея все более и более, - да ведь посудите сами, последнее издержал, есть нечего, войдите в мое положение.
- Есть нечего! - возразил нужный человек, возвышая голос, - да разве виноват я, что вам есть нечего? да что вы ко мне пристаете? богадельня у меня, что ли, что я должен с улицы подбирать всех оборвышей... Есть нечего! ведь как нахально говорит! Изволите видеть, я виноват, что ему есть хочется...
Седенький старичок с хохолком тоже немало удивился.
- Да ведь и я не виноват в этом, посудите сами, будьте снисходительны, - заметил Иван Самойлыч.
- Не виноват! вон как отвечает! На ответы-то, брат, все вы мастера... Не виноват! Ну, да положим, что вы не виноваты, да я-то тут при чем?
- Ну, что ж вы стоите? - сказал он, подступая к господину Мичулину и как будто намереваясь принять его в потасовку, - слышали?
- Да я все насчет места, - возразил Иван Самойлыч несколько твердым голосом, как бы решившись во что бы то ни стало добиться своего.
- Говорят вам, что места нет! слышите? Русским языком вам говорят: нет, нет и нет!.. Поняли вы меня?
- Понять-то я понял! - глухим голосом отвечал Мичулин, - да ведь есть-то все-таки нужно!
идите! в услуженье идите... хоть к черту идите, только не приставайте вы ко мне с вашим "есть нечего"!
И нужный человек снова начал разминать по комнате окоченевшие члены.
- Тут целое утро на холоду, да на сырости... орешь, кричишь, как на бестий, а они еще и дома покоя не дают...
- Да ведь я не виноват, - снова возразил Иван Самойлыч дрожащим голосом, худо скрывая накипевшую в груди его злобу, - я не виноват, что целое утро на холоду, да на сирости.
- А я виноват? - с запальчивостью закричал нужный человек, топнув ногою и сильно пошевеливая плечами, - виноват? а? да ну, отвечайте же!
- Что ж вы привязываетесь? Да нет, вы скажите, что ж вы пристаете-то? виноват я, что ли, что вам есть нечего? виноват? а?
- Стыдно будет, если на улице подымут, - заметил Иван Самойлыч тихо.
- Отвяжитесь вы от меня! - вскричал нужный человек, теряя терпение, - ну, пусть подымут на улице! я вам говорю: нет места, нет, нет и нет.
Иван Самойлыч вспыхнул.
нет!..
Но вдруг он помертвел, малый-то был он смирный и безответный, и робкая его натура вдруг всплыла наружу. Руки его опустились; сердце упало в груди, колени подгибались.
- Не погубите! - говорил он шепотом, - виноват - я! я один во всем виноват! Пощадите!
Нужный человек стоял как оцепенелый, с бессознательным изумлением смотрел он на Ивана Самойлыча, как будто не догадываясь еще хорошенько, в чем тут дело.
- Вон! - закричал он наконец, оправившись от изумления, - вон отсюда! и если еще раз осмелитесь - понимаете?