Иванов-Разумник: М. Е. Салтыков-Щедрин. Жизнь и творчество.
Глава 11.

Глава XI

Сатирические и полемические произведения Салтыкова в "Современнике" 1863 - 1864 гг. были направлены, главным образом, против двух лиц и журналов: против Каткова с его "Русским Вест-ником" и против Достоевского с его "Временем" (позднее - "Эпо-хой"). Конечно, произведения эти нельзя отделить резкой гранью от всей прочей публицистики Салтыкова этих годов, но есть в них и определенное различие: в публицистике Салтыков полемизи-ровал серьезно и с горечью, в этих же мелких своих полемических произведениях он давал волю легкому юмору, не останавливаясь даже перед стихотворными эпиграммами (несмотря на заявление позднейшей автобиографии, что после лицейского периода он "ни одного стиха не написал"). Таких произведений было немного; и прежде всего надо остановиться на том номере "Свистка", который был приложен к апрельской книжке "Современника" за 1863 год и был составлен на три четверти из прозаических и стихотворных сатир Салтыкова. Это был девятый и последний номер "Свистка", рожденого в бурные годы начала "эпохи великих реформ" Некра-совым и Добролюбовым, и составлявшего такую видную часть "Современника", что до введения в обиход слова "нигилисты" (а это было в начале 1862 года), сотрудников и единомышленников "Современника" вражеский лагерь называл "свистунами". Но по-пытка возобновить "Свисток" в этом 1863 году была заранее обре-чена на неудачу: время было уже не то, реакция сказывалась все сильнее и сильнее, и притом реакция не только правительственная, но и общественная. Попробовав выпустить этот девятый номер "Свистка", Некрасов и Салтыков больше уже не возвращались к этой мысли, так что девятый номер оказался и последним.

Салтыкову в этом номере "Свистка" принадлежит почти две трети всего прозаического и стихотворного материала; полный список его, составленный А. Н. Пыпиным, говорит о принадлеж-ности Салтыкову следующих произведений [Можно приписать Салтыкову кроме указанных А. Н. Пыпиным и еще некоторые произведения в этом номере "Свистка"; но без достовер-ных оснований не стоит отягощать и без того довольно обширный список салтыковских "dubia"]:

1. Цензор впопыхах (Лесть в виде грубости).

Михаил Змиев-Младенцев.

2. Письма отца к сыну.

(Без подписи).

3. Московские песни об искушениях и невинности.

I. "Не искушай ты меня".

II. "Гимн публицистов".

III. "Элегия".

IV. "В голове все страх да бредни". Мих. Змиев-Младенцев.

4. Неблаговонный анекдот о г. Юркевиче, или искание розы без шипов. (Без подписи).

5. Секретное занятие. Комедия в 4-х сценах.

(Без подписи).

6. Песнь московского дервиша.

Мих. Змиев-Младенцев.

(Без подписи).

8. (Программа следующих NoNo "Свистка").

(Без подписи).

К этим произведениям, помещенным Салтыковым псевдонимно и анонимно в "Свистке", надо прибавить еще четыре острые поле-мические статьи, тесно связанные с возгоревшейся и продолжав-шейся в течение целых двух лет войной Салтыкова с Достоевским и его журналами; одна из этих статей входила составной частью в мартовскую хронику 1863 года, хотя и составляет совершенно отдельное и законченное произведение; другая статья появилась уже в середине 1864 года. Вот все эти анонимные статьи:

1. Литературная подпись.

1863 г., No 1-2.

2. Тревоги "Времени".

1863 г., No 3.

3. Литературные мелочи. Стрижи.

1864 г., No 5.

4. Гг. "Семейству М. М. Достоевского", издающему журнал "Эпоха".

(Не было напечатано).

Оставляя пока в стороне полемику Салтыкова с Достоевским и "Временем", обратимся сперва к произведениям, вошедшим в "Свисток". Почти все они посвящены полемике с "Русским Вест-ником" и Катковым, если не считать первого ядовитого наброска - "Цензор впопыхах", в котором представлен цензор за работой: он выправляет фразу журнальной статьи, придавая ей цензурный вид, совершенно противоположный первоначальному смыслу фразы. Прием этот особенно интересен потому, что десятилетием позднее Салтыков развил его в целой главе из цикла "В среде умеренности и аккуратности", посвященной рассказу о том, как редактор газеты "Чего изволите?", Молчалин 2-й, правит авторские статьи, при-давая им цензурный вид ("Отечественные Записки" 1876 г., No 9).

Очень растянутые "Письма отца к сыну" и "Неблаговонный анекдот о г. Юркевиче" посвящены полемике с этим философом, начатой в "Современнике" еще Чернышевским; так как Юркевич был сотрудником "Русского Вестника", то сатирические стрелы летят и в Каткова. Во втором из "Писем отца к сыну" - насмешки над Аксаковым и "Днем", с его требованиями русификации поляков и остзейских немцев.

одного стиха. Впрочем он говорил, вероятно, о "серьезных" стихотворениях лирического порядка, а не о шуточ-ных пародиях и сатирах, какие он писал, как мы это скоро увидим, не только в "Свистке". Первая из "Московских песен" ("Не искушай ты меня") по форме является пародией на известные стихи Фета, а по существу направлена, как и все остальные три, против Каткова, Леонтьева, "Русского Вестника" и "Московских Ведомостей" с их казенными субсидиями (казенные объявления) на газету. Во втором из этих стихотворений, "Гимне публицистов", имеются, между про-чим, такие две строфы:

Мы говорили: так позвольте

Нам предварительно пропеть, И

если скверно, так увольте:

Мы все готовы претерпеть!

Все разом! Громче! не сопеть!

Мальчишкам наглым не мирвольте:

Сопеть - еще не значит петь!

"Русский Вестник" и "Московские Ведомости" называли сотруд-ников "Современника" мальчишками и "Свистунами"; Салтыков име-нует сотрудников "Русского Вестника" - "сопелковцами", посвящая им кроме этих строф еще и особый набросок "Сопелковцы". Про-тив Каткова направлена и "Песнь московского дервиша", к которой автор ("Михаил Змиев-Младенцев") сделал примечание, что дер-виши в экстазе "говорят всякий злобный вздор", и что "в послед-нее время эта секта проявилась в Москве, и преимущественно нашла себе убежище в секте так называемых "сопелковцев",... которые так называют себя в противоположность и в пику сви-стунам". Это стихотворение стоит привести, как самое удачное из вообще мало удачных стихотворных сатирических произведений Салтыкова.

(Начинает робко, тихим голосом).

Уж я русскому народу

Показал бы воеводу.

Только дали бы мне ходу!

(Постепенно разгорячается.)

Покатался б! наигрался б!

Наломался б! наплясался б!

Наругался б! насосался б!

(Разгорячается окончательно и, видя, что никто ему не возражает, из условной фор-мы переходит в утвердительную).

Я российскую реформу,

Как негодную платформу,

Вылью в пряничную форму!

Нигилистов строй разрушу,

Уязвлю им всладце душу,

Поощрили б лишь - не струшу!

Нет, не струшу! нет, не струшу!

Я цензуру приумножил.

Нигилистов уничтожил!

Землю русскую стреножил!

(Закатывается и не поникает сам, что говорит:)

Несмотря на грубость, в этой "Песне" есть хоть несколько остроумных черточек, чего нельзя сказать про остальные стихотвор-ные сатиры Салтыкова; исключением являются, впрочем, его па-родии на стихотворения "Времена", с которыми мы скоро познако-мимся. Пока же закончу обзор произведений "Свистка" указанием на довольно остроумную "комедию в 4-х сценах" (и на четырех страничках) под заглавием "Секретное занятие"; в ней нарисованы Катков, Леонтьев и Н. Ф. Павлов (издатель реакционной газеты "Наше Время"), тайно друг от друга зачитывающиеся "Современни-ком". Что же касается юмористической программы следующих (так и не вышедших) номеров "Свистка", то почти вся она направлена против Достоевского и его журнала, как мы это сейчас увидим. Вообще же надо сказать, что этот последний номер "Свистка" был не из очень удачных, и что именно Салтыкову принадлежат наименее удачные из вошедших в него произведений; особенно подробно останавливаться на них не представляет поэтому интереса. Совсем другое дело полемика с Достоевским и его журналами, в которой Салтыков достиг пределов язвительности и дал ряд ядовитых сати-рических очерков, до сих пор погребенных на журнальных стра-ницах и не входивших в собрания сочинений Салтыкова. На них надо остановиться несколько подробнее.

Сыр-бор загорелся из-за небольшой анонимной заметки Сал-тыкова, помещенной в отделе библиографии первого двойного но-мера "Современника" за 1863 год. Заметка с язвительной подроб-ностью была озаглавлена - "Литературная подпись. Соч. А. Скавронского ("Время" за 1862 г., No 12). I стр." и говорила вовсе не о "сочинении" Скавронского (псевдоним Г. Данилевского), а об его письме в редакцию "Времени", в котором он заявлял, что появившийся в Москве писатель Н. Скавронский не имеет ничего общего с ним, А. Скавронским; при этом он указывал, какие именно его произведения были до этого напечатаны и во "Времени", и в "Современнике". Редакция последнего журнала захотела отмеже-ваться от этого своего бывшего и случайного сотрудника; Салтыков в анонимной своей заметке, иронически излагавшей волнения А. Скавронского, подчеркнул, что сотрудничество в "Современнике" не является достаточной рекомендацией: "журнальное дело в Рос-сии - плохое и трудное дело: журналов много, а деятелей мало - вот почему журналы иногда помещают повести и рассказы в роде повестей и рассказов А. Скавронского". В заявлении последнего Салтыков видел "хлестаковщину" и удивлялся, что "почтенная ре-дакция" журнала "Время" напечатала письмо Скавронского. Изви-няясь перед читающей публикой за эту мелочную полемику, Сал-тыков оправдывал ее тем обстоятельством, что необходимо бороться с литературным самохвальством, которое с некоторого времени "сделалось какою-то эпидемическою болезнию" между русскими литераторами. "Поверит ли, например, кто-нибудь, что один литератор вдруг ни с того, ни с сего объявил недавно в "Северной Пчеле", что он так велик, что его даже во сне видит другой литератор?".

Быть может, вся анонимная заметка была написана для по-следней фразы, в которой был намек на оглашенное тогда Тургене-вым содержание письма к нему Некрасова, написанного в те не-давние годы, когда этих писателей соединяли дружеские отношения. В письме этом Некрасов, между прочим, говорил, что, взволнован-ный начавшимся расхождением "Современника" с Тургеневым, он даже видит последнего во сне [Письмо Тургенева в редакцию "Северной Пчелы" (1862 г., No 334)]. Оглашение этой части письма Тургеневым было теперь своеобразным полемическим выпадом его против Некрасова; история эта подробно изложена биографами обоих этих писателей.

Но "Время" обиделось и за своего сотрудника, Г. Данилевского, и за себя. Еще недавно, в апрельской и сентябрьской книжках "Времени" за 1862 год были напечатаны произведения Н. Щедрина (в последней из этих книжек - в виду временного закрытия "Современника"), еще недавно редактор "Времени", М. Достоевский, обращался к Салтыкову с просьбой о сотрудничестве, подчеркивая в своем письме, насколько это сотрудничество ценно для "Вре-мени". Теперь же, в ответ на анонимную заметку "Литературная подпись", Ф. Достоевский выступил во "Времени" тоже с анонимной статьей против Салтыкова: заметка, направленная против Салтыкова в отделе "Журнальные заметки" и озаглавленная "Молодое перо" ("Время" 1863 г., No 2) - несомненно принадлежит перу Ф. До-стоевского. Последний сразу же узнал Салтыкова в авторе ано-нимной "Литературной заметки" и довольно зло выступил против него, называя его "молодым пером" и явно намекая на принадлеж-ность этой заметки Салтыкову.

и проводит аналогию между этим журналом и "Русским Вестником", отдавая предпочтение журналу Каткова, с которым все-таки приятнее иметь дело. "По крайней мере, не обманываешься: войдешь в "Русский Вестник", ну, и знаешь, что вошел в лес, а в вас войдешь - не можешь даже определить, во что попал". Полемику "Времени" с Катковым он считает совершенно ненужной, и иронически спрашивает: "И что вы так пристали к Каткову? Или вы получили от него разре-шение? Смотрите, ведь он когда-нибудь и сам на вас замахнется - и не пикнете!". Предсказание это исполнилось через месяц, когда после громовой статьи "Московских Ведомостей" против 'Времени" журнал этот был навсегда закрыт правительством.

Но главная ядовитость статьи Салтыкова - не в этой полемике, а в заключающей мартовскую его хронику отдельной статейке "Тревоги Времени", якобы присланной в редакцию каким-то "другом-нигилистом". Статейка начинается цитатой из напечатанного в No 1 "Времени" за 1863 год стихотворения Ф. Берга, в ко-тором были такие строки:

Из-за моря птицы прилетали,

Прилетали, в роще толковали.

- Эх, беда теперь нам, птицам смирным,

Салтыков удивлялся неосторожности редакции "Времени", по-местившей эти стихи и, повидимому, не подозревавшей, что речь в них идет именно о редакции "Времени" и о сотрудниках этого журнала... Подобных стихов Салтыков вызывался написать хоть пять листов, и продолжал стихотворение Берга следующий образом:

Так и Достоевских пара и с Косицей

Цыркают: беда нам! ах, беда нам, птицам!

Мы ли, птицы-птицы, смирно не живали,

В роще толковали, смирно не живали,

Смирно не живали, в роще толковали;

Плавали в затишьях, да в озерах тихих.

Страховых плодили, да Косицят серых,

Смирно поживали, в роще толковали,

В роще толковали, смирно поживали,

Смирно поживали, в роще толковали...

"Подобно этим бедным птицам, - продолжает Салтыков, - "Время" почему-то встревожилось. Все ему кажегся, что его кто-то притесняет... Кто тебя, душенька? кто тебя ушиб? топни, душенька, топни ножкой!"

No 3)" - принадлежит перу Ф. Достоевского. В ней он уже совершенно прозрачно намекает на авторство Сал-тыкова и на принадлежность ему статьи "Тревоги Времени", обру-шиваясь на сатирика целым градом ядовитых обвинений и намеков. "Столько времени подвизался на прихотливом поприще россий-ского юмора, столько лет повременные издания похваливали,... и вдруг - ругань! да еще какая: называют "молодым пером"...

Говорят, наконец, будто ваши критические статьи - одно искус-ство для искусства, цветы удовольствия"... В сатире Салтыкова Достоевский видит только "дешевенькую литературную игривость", а потому - "ваше творчество не сатира, а зубоскальство", "вы зубоскалили, как будто играя в зубоскальство", "все ваши обличе-ния поражают своим мелководием". В таком тоне написана вся статья Достоевского, основными мыслями которой через год вос-пользовался Писарев в своей направленной против Салтыкова статье "Цветы невинного юмора"; он повторил в ней не только мысли, но и некоторые выражения Достоевского. Последний в пику пародическим стихам Салтыкова против "Времени" дал в конце статьи и свое четверостишие, направленное против Сал-тыкова:

Ро-ро-ро, ро-ро, ро-ро

Молодое перо.

Усь усь, усь-усь-усь.

Все это не особенно блистало остроумием, и Салтыков счел излишним снова отвечать Достоевскому и "Времени" отдельной статьей; он удовлетворился тем, что в отделе "Свистка" апрельского номера "Современника" за 1863 год направил ряд мелких стрел и в Достоевского, и в его журнал. В юмористической программе будущих номеров "Свистка" значился целый ряд статей и стихотворений, так или иначе направленных против "Времени" и Достоевского. Редакция "Свистка", - сообщал Салтыков, - имеет в виду для следующих номеров, между прочим, статью "Прогулка в роще, или Птицы без перьев", - "ученое исследование, напи-санное для журнала "Время", но редакцией его отвергнутое"; смысл этой стрелы понятен нам, после знакомства с пародийным стихо-творением Салтыкова о птицах в роще. Далее обещалась статья "Опыты сравнительной этимологии, или Мертвый дом, по фран-цузским источникам". Поучительно-увеселительное исследование Ми-хаила Змиева-Младенцева" ("Мертвый дом" Достоевского был толь-ко что напечатан тогда на страницах "Времени", и Салтыков, очевидно, имел в виду связь этого произведения с французскими источниками - быть может с "Отверженными" Виктора Гюго). За-тем обещалась для следующего номера "Свистка" детская сказка в стихах, которая "обширностью своею превосходит все доныне написанное"; начало этой сказки, направленной против Ф. Достоевского и озаглавленной "Самонадеянный Федя", Салтыков тут же приводил:

Федя богу не молился,

"Ладно", мнил, "и так!"

Все ленился и ленился...

Раз, беспечно он "Шинелью"

Гоголя играл -

И обычной канителью

Время наполнял...

время нарочно для каламбура поставлено без кавычек. Наконец, Салтыков приводит начало стихотвор-ной элегии на кончину "Времени":

Здесь Достоевских прах, и, вместо мавзолея,

Косица меж гробов, от страха цепенея,

Косица - был псевдонимом Н. Н. Страхова, за статью кото-рого "Роковой вопрос" (о польском восстании, подписанную псев-донимом "Русский") журнал братьев Достоевских был закрыт по газетному доносу "Московских Ведомостей" (статья Петерсона). Можно было бы думать, что этими намеками Салтыков гово-рит именно о правительственном закрытии журнала "Время" в апреле 1863 года, как ни мало вероятно было бы такое добивание лежачего врага, и как ни мало было бы это в нравах русской радикальной журналистики. Недоумение рассеивается, если обратить внимание на то обстоятельство, что цензурное разрешение "Свист-ка" было дано 20 апреля, а гибель "Времени" произошла неделей позднее. Таким образом и в этом случае Салтыков оказался только пророком, как и в том, когда он предупреждал "Время" не слишком "приставать" к Каткову: "ведь он когда-нибудь и сам на вас замахнется - и не пикнете!".

Насильственной смертью "Времени" оборвалась полемика между Салтыковым и этим журналом Достоевского; возобновилась она годом позднее, когда М. Достоевскому было разрешено издавать вместо "Времени" (закрытого по недоразумению, ибо статья Страхова была вполне патриотической, но неверно понятой) журнал "Эпоху", начавший выходить с Января 1864 года. На вышедшие с большим опозданием первые две книжки этого журнала Салтыков отозвался (1864 г., No 5) статьей "Литературные мелочи", которая заверша-лась ядовитейшим драматическим произведением "Стрижи", на-правленным против "Эпохи". Впрочем, в статье "Литературные мелочи" говорилось не только об этом журнале братьев Достоев-ских, - в ней была полемика и с "Днем", и с "Московскими Ве-домостями". В полемике с последними Салтыков иронизировал над тем, что после польского восстания Каткову чудится сепаратизм чуть не во всех областях России; даже в казачестве войска донского "Московскими Ведомостями" был усмотрен "донской сепара-тизм". Иронизируя над этим, Салтыков попутно высказывает свое отношение и к украинскому движению, тем более характерное для исследователя взглядов Салтыкова, что по этому вопросу Сал-тыков ни раньше, ни позднее не высказывался с достаточной об-стоятельностью. "Донцы-молодцы! куда же вы стремитесь? - иро-нически спрашивает Салтыков. - И где тот Кулиш, который будет для вас сочинять буквари? где тот Костомаров, который будет издавать их? И на каком языке будут сочиняться эти буквари? Кому известен язык Земли Войска Донского? Есть ли в нем слова: "хиба", "вже" и проч., совершенно необходимые для обра-зования сильного и самостоятельного языка? Обладает ли донская литература песенкой, подобной той, которую некогда сочинил И. С. Тургенев для малороссиян:

Грае, грае, воропае!

Гоп! Гоп!

в либеральных и даже радикальных кругах того времени почти всегда, за немногими исключениями, было такое же, как и высказанное в этих мимолетных строках Салтыкова.

Но все это можно отметить только мимоходом, так как статья "Литературные мелочи" заострена, главным образом, против жур-нала Достоевских, и на этом выпаде Салтыкова следует остано-виться тем подробнее, что он вызвал яростную полемику, про-должавшуюся до конца 1864 года. Начал ее Салтыков в очень добродушном тоне и не принимал, как сейчас будет доказано, ни-какого участия в той грубой полемике, которая разразилась в дальнейших вспышках "Эпохи" и "Современника" и главными ви-новниками которой были с одной стороны Ф. Достоевский, а с другой - М. Антонович.

"Передо мною две книги "Эпохи", - начал Салтыков на стра-ницах своих майских "Литературных мелочей": - и хотя я один в комнате, но очень явственно слышу, что вокруг меня раздаются какие-то рыдания. И чем дальше я углубляюсь в журнал, тем слышнее и явственнее становятся эти рыдания, точно сто Громек разом ворвалось в мое скромное убежище... Но нет, это рыдают не Громеки, это рыдает "Эпоха" устами всех своих редакторов и сотрудников. Рыдает Косица, рыдает Аполлон Григорьев, рыдает Федор Достоевский, рыдает Горский, рыдает Страхов. Один главный редактор, г. Михаил Достоевский, молчит, но это и понятно: он вдоволь нарыдался в объявлении, и затем рыдания его уже должны подразумеваться во все дни существования "Эпохи". "Не роди ты меня, мать-сыра земля", умиленно-унылыми голосами вопиют все эти бескорыстные труженики, и в то же время присматривают, как бы им так приноровиться, чтобы всех прельстить смиренством да "тихим, кротким поведением". Из всех этих рыданий я понял только рыдания г. Аполлона Григорьева... Но о чем рыдают прочие редакторы и сотрудники "Эпохи", - этого я решительно понять не в состоянии. Вижу, что они изо всех сил друг друга поощряют, чувствую целый ряд усилий и потуг, слышу хор голосов, вопиющих: бодрей! смелей! - и все-таки остаюсь в совершенном недоумении. Что хотят совершить эти ужасные люди? намереваются ли они превзойти "Русский Вестник" или же, по-добно Купидоше (см. комедию Островского "В чужом пиру по-хмелье"), замышляют только удивить мир коварством!..".

Все это было подмечено совершенно верно, так как первые два номера "Эпохи" были действительно проникнуты весьма эле-гическим настроением; журнал братьев Достоевских чувствовал себя несправедливо обиженным в лице закрытого правительством во-семью месяцами раньше "Времени" за невинную и вполне патрио-тическую статью Страхова, по доносу на нее могущественных тогда "Московских Ведомостей" в статье Петерсона. Эту элегичность нового журнала и эту явно сквозившую на его страницах обиду за нанесенную несправедливость Салтыков остроумно высмеял в приложенной к концу статьи "Литературные мечтания" драмати-ческой сценке "Стрижи", в которой описывается собрание редакции возобновляющегося журнала для выработки программы и соста-вления первых номеров. Это драматическое произведение Салтыков преподнес, как плод пера "одного начинающего писателя", пред-упреждая, что оно, очевидно, имеет иносказательный смысл. "Стра-шусь сказать, но думаю, что молодой драматург в своем произве-дении имел в виду едва ли не "Эпоху", журнал, в который, пови-димому, перешли все орнитологические тенденции "Времени". Про-должая юмористически называть сотрудников "Времени" (как и в известных нам статьях 1863 года) "птицами", Салтыков и написал теперь "Стрижей", из-за которых загорелся весь сыр-бор. Про-изведение это настолько ядовито и остроумно и в то же время настолько неизвестно современному читателю, будучи погребено на страницах майской книжки "Современника" за 1864 год, и к тому же оно сыграло столь значительную роль во всей даль-нейшей полемике "Современника" с "Эпохой", что на нем сле-дует остановиться подробнее.

"Стрижи", с подзаголовком "драматическая быль", по всей вероятности были навеяны Салтыкову двумя строками из стихо-творения Фета:

Ныряют резвые стрижи.

Стихи Фета Салтыков знал хорошо, написав о них, как мы знаем, подробную рецензию в "Современник" 1863 года. "Новая семья" стрижей и была редакцией нового журнала "Эпоха", ко-торую в этой своей "драматической были" Салтыков именует редакцией журнала "Возобновленный Сатурн". Действие происхо-дит в запустелом сыром погребе, на дверях которого красуется вывеска редакции этого журнала; по стенам - полки, на одной из которых стоят несколько упраздненных кадушек; на кадушках сидят стрижи; по полу бегают голодные, тощие крысы. Всех стрижей - семь (один из них - "находится в отсутствии"), и для того, чтобы понять сатиру Салтыкова, надо расшифровать, кого он имеет в виду под этими действующими лицами своей дра-матической были. "Стриж первый, редактор журнала" - это, конечно, М. Достоевский; "Стриж вторый, философ" - присяжный философ и "Времени" и "Эпохи", Н. Страхов; об остальных скажу попутно с ходом действия. Действие это начинается следующей сценой:

Стриж первый. Прежде всего, господа, нам необходимо оглянуться на наше прошедшее. За что они нас обидели?

(вместе). За что они нас обидели?

Стриж первый. Целых восемь месяцев эта идея ни на минуту не покидала меня: за что они нас обидели? В течение двух лет с лишком, все обличало в нас стрижей! Мы собирались, толковали, проводили время ловили мух... Казалось бы, каких еще гарантий надо! И вот, в одну ужасную минуту, Стрижу второму пришла несчастная мысль слетать в злополучный некоторый край...

Стрижи

Стриж первый. В это время, некто Петерсон, имея достаточно свободных минут... Но за что они нас обидели?

Стриж вторый (оправдывается). Я единственный стриж из бесчисленного множества стрижей, который занимался философией, и по-тому, будучи учеником и последователем Гегеля, я полагал -

Впредь не полагай! (Стрижи в ужасе.)

Стриж вторый (бессознательно продолжает свою речь). Я полагал...

Стриж первый. Прежде всего, я полагаю, нам сле-дует условиться насчет программы. Стриж седьмый! так как вы в насто-ящее время линяете, то выдерните из себя перо и передайте его Нето-пырю первому.

"Стриж седьмый", который в списке действующих лиц обо-значен как "стихотворец", является поэтом Ф. Бергом, как мы это скоро увидим; два "Нетопыря" обозначены в этом списке как "служащий при редакции" и "сторож", и, конечно, не нуждаются в расшифровке. Что же касается "Голоса сверху", то это голос Петерсона, доносительная статья которого погубила "Время". Начинается совещание стрижей о программе нового журнала; одни из стрижей хотят предоставить это дело на волю наборщиков типографии, другие возражают, что наборщики в видах сокра-щения труда могут позволить себе брать буквы не по порядку, а горстями, третьи предлагают сказать, что "направление нашего жур-нала достаточно определяется уже тем, что его издают стрижи", что "недалеко то время, когда достаточно будет сказать слово "стрижи", чтобы всякий понял, что оно означает именно стри-жей, а не орлов!". На этом Стрижи соглашаются и приступают к обсуждению материала для первых книжек журнала.

Стриж первый. Итак, программа написана. Теперь остается погово-рить собственно о статьях. Стриж седьмый! Готово ли у вас приветствие к публике?

Стриж седьмый

В темный день!

В светлу ночь!

Собиралися стрижи!

Собирались молодцы!

Уж как молодцы молчат-говорят!

Чик-чибирики!

Чик-чибирики!

Веселые-мрачные стрижики!

Достаточно. Я полагаю, господа, что это стихотво-рение еще больше выяснит направление нашего журнала. Ибо что, в сущности, хотим мы сказать, спрашиваю я вас?

Все (отвечают хором):

Чик-чибирики!

Чик-чибирики!

Именно. Следовательно, все, что я могу заметить молодому нашему поэту и сострижу, заключается в том, что он без нужды заканчивает каждый свой стих знаком восклицания!

Стриж третий (обращаясь к Стрижу седьмому). Отдавая справедливость вашему "чик-чибирики!", я, в качестве критика орнито-логических искусств, не могу не заметить, что мне гораздо более нра-вится ваш романс, начинающийся стихами:

На-днях летая. Над Фонтанкой?

Правда, что знаки препинания расставлены здесь совсем уж не со-образно...

"Стриж седьмый", как уже указано выше, - Ф. Берг, а "Стриж третий", "критик орнитотогических исскусств" - очевидно, главный критик и "Времени" и "Эпохи", Аполлон Григорьев. О том, что своим пародическим стихотворением Салтыков метил в Берга, он сказал примечанием: "Хотя это стихотворение есть не что иное, как дурно скрытое подражание г. Ф. Бергу, однако для стрижа оно удовлетворительно". Затем редактор, "Стриж первый", обра-щается ко второму "стихотворцу", "Стрижу шестому", под которым имеется в виду поэт и переводчик Н. Гербель. "Стриж шестый" развязно читает стихотворение, которое "должно изобразить печаль стрижа средних лет при виде житейских треволнений":

Давно не катался я в лодке по Мойке...

Страшился... но вдруг пожелал!

На дне ее смирно лежал!

Взяв щепочку в лапки, я мнил, что сражаюсь.

Что сто океанов шумит подо мной!

Что я даже в лодке готовым являюсь

Чуть-чуть не погиб я! как будто морозом

Безвинно побитый цветок!

Собравши остатки, я челн свой исправил,

Замазал, заклеил, как мог!

Там сказочный некий чертог

У Банкова моста, в огнях весь сияет...

["У Банкова моста", на углу Малой Мещанской (впоследствии Казна-чейская) и Екатерининского канала, помещалась редакция "Эпохи" в доме Пономаревой, как это удалось установить автору настоящих строк (см. Аполлон Григорьев, "Воспоминания", изд. "Academia", Л. 1930 г.; там же впервые дан снимок этого дома)]

Стихотворение это возбуждает сомнение редакции в цензурном отношенни: "собравши остатки"... - какие остатки? чего ос-татки?". "Стриж вторый" (Страхов) полагает, что это "какие-нибудь органические остатки", "Стриж третий" (Аполлон Гри-горьев) думает, что это "остатки прежнего нашего направления". Редактор, "Стриж первый" (М. Достоевский), сомневается, воз-можно ли печатать такое стихотворение, которое может подать повод к различным толкованиям, но готов был бы напечатать его, "если б меня удостоверил Петерсон, что можно"... Раздается "Голос сверху" (Петерсона) - "Можно!", - производя общую радость среди стрижей: стихотворение будет напечатано. Между прочим, стихотворение это является пародией на стихи Н. Гербеля, напечатанные в No 1 "Эпохи":

Давно я брожу одинок:

На жизненном море жестокие бури

Разбили мой бедный челнок.

А я так надеялся... так порывался

Так долго челнок свой направить старался

Навстречу волне роковой.

Собравши остатки, я челн мой исправил -

И снова предался волнам...

очень язвительно пародируются заглавия ряда статей, напечатанных в первых номерах "Эпохи". Редактор переходит к романам "Стрижа пятого", который прислал их целых десять штук, но все они "оказались подмоченными". Этот "Стриж пятый" по определению списка действующих лиц - "беллетрист веселый" и в настоящее время "находится в отсут-ствии". Служащий при редакции "Нетопырь первый" оглашает по-лученное письмо от этого "нашего русского Купера":

Нетопырь первый (читает). "Был в Полтаве, и облетел всю; написал роман и полетел в Харьков; в Харькове Кулиш устроил для меня танцовальный вечер; были дамочки... Тут только вспомнил: как жаль, что я не успел побывать в Полтаве...".

Стриж первый (в сторону). Ну, за что, за что они нас обидели?!

Позвольте, однако: ведь он, за две строки перед сим, писал, что облетел всю Полтаву, а теперь жалеет, что не успел быть в ней?

Стриж первый. Ах, Стриж вторый! неужели же вы не знаете, что у него такая привычка!

Все эти указания совершенно достаточны для того, чтобы определить, кто такой "Стриж пятый". Во-первых, "русским Купе-ром" называли в печати Г. Данилевского за его напечатанные во "Времени" романы "Беглые в Новороссии" и "Беглые вороти-лись"; из-за этих романов, о которых Салтыков дал сокрушающую рецензию и из-за псевдонима "А. Скавронский", подписанного под ними, и возгорелась, как мы знаем, первая полемика "Совре-менника" со "Временем". Во-вторых, намек на то, что "Стриж пятый" походя врет, должен был оказаться вполне понятным для прикосновенных к журнальному и литературному миру людей: о Г. Данилевском, как о записном врале, говорит и Н. Щербина в своем "Альбоме Ипохондрика", и Некрасов в письме к Чер-нышевскому от 1859 года ("глупый враль Данилевский"), и тот же Некрасов в известном нам "Свистке" 1863 года:

Бродит там разный народ,

Встретишь как раз Д[анилев]ского,

Что-нибудь тотчас соврет;

После расскажешь за верное -

Дело такое прескверное

Было однажды со мной.

[Некрасов, Полное собрание стихотворений (Гиз, 1927 г.), стр. 520. См. также письмо Гончарова к Тургеневу из Булони от 30 июля (12 ав-густа) 1866 г.: "В Париже я встретил, любезнейший Иван Сергеевич, всем нам хорошо известного сочинителя Данилевского, который хотя давно исчез с петербургского горизонта и проживает в каком-то патриархальном малороссийском углу, хотя он давно муж и отец семейства, но - к изумлению моему - в нем во всей девственной прелести [сохрани-лись] знакомые нам черты: он так же посвистывает и лжет, как и прежде, так же все перевирает, следовательно, с ним так же надо быть осторожным... И тут его разумеют лгуном" ("И. А. Гончаров и И. С. Тургенев", Петро-град 1923 г., стр. 52).]

Издеваясь над Данилевским, Салтыков устами "Стрижа первого" оглашает единственный отрывок, который можно было явственно разобрать во всех подмоченных десяти романах, присланных "Стри-жем пятым" в редакцию: "На высокой скале, обмываемой бур-ными водами тихой Лопани, гордо высится огромный белый замок, со всех сторон окруженный рвом. В этом замке живет старый маркиз де-Шассе-Круазе с дочерью своей, прекрасною Оксаной"... затем можно было с величайшими усилиями угадать еще следую-щее: "ро... ро... ро... путник в штиблетах... однажды мы с Гербелем, Григоровичем и Федором Бергом обедали у Тургенева"... и боль-ше ничего!". Читатели вспомнят, что "ро-ро-ро" заимствовано Салтыковым из направленного против него четверостишия Достоев-ского еще в мартовском номере "Времени" за 1863 год; что же касается пародической цитаты из романов "Стрижа пятого", то ее надо сравнить с ядовитой рецензией Салтыкова на романы Г. Данилевского (А. Скавронского), помещенной в декабрьской книжке "Современника" предыдущего года. Так или иначе, но редакция "Стрижей" должна отказаться от мысли напечатать ро-маны этого своего сотрудника на страницах журнала; остается надежда на "Стрижа четвертого", про которого в списке дей-ствующих лиц сказано: "беллетрист унылый". Редакция надеется, что ее выручит он, "которого произведения читаются с жадностью не только стрижами, но и всем вообще пернатым миром". Сле-дующий монолог стоит привести полностью, потому что "Стриж четвертый", написавший "Записки о бессмертии души" - не кто иной как Федор Достоевский, только что напечатавший в "Эпохе" свои "Записки из подполья". Произведение это, главным образом, было направлено против основных идей романа Чернышевского "Что делать?", и уже одним этим было неприемлемо для Салты-кова, расходившегося с Чернышевским в подробностях, но всецело принимавшего, как мы это еще увидим ниже, основную идею. Кроме того Ф. Достоевский в "Записках из подполья" метнул ироническую стрелу и в Салтыкова. Человек из подполья говорит, что, если б он был бездеятельным только из лени, то уважал бы себя чрезвычайно. "Я бы все на свете обратил тогда в пре-красное и высокое; в гадчайшей, бесспорной дряни отыскал бы прекрасное и высокое... Автор написал ; тотчас же пью за здоровье "кого угодно", потому что люблю все прекрасное и высокое"... Мы сейчас увидим, что именно это место о "дряни" Салтыков положил не только в основу рассуждений "Стрижа четвертого", но и в основу собственных своих сообра-жений о "дряни" в самом начале "Литературных мелочей". Кстати сказать, "Записки из подполья" несомненно послужили причиной и того, что действие "Стрижей" происходит "в погребе". Но это лишь мимолетное замечание; перехожу к монологу "Стрижа чет-вертого", который следующим образом передает содержание своей повести "Записки о бессмертии души":

"Новое произведение, которое я написал, носит название "Записки о бессмертии души". Для стрижей это вопрос первой важности, а так как нам надобно прежде всего показать, что журнал наш есть орган стрижей, что он издается стрижами и для стрижей, то весьма естественно, что я сообразовался с этим и при выборе сюжета. Записки ведутся от имени больного и злого стрижа. Сначала он говорит о разных пустяках: о том что он больной и злой, о том, что все на свете коловратно, что у него поясницу ломит, что никто не может определить, будет ли предстоящее лето изобильно грибами, о том, наконец, что всякий человек дрянь, и до тех пор не сделается хорошим человеком, покуда не убедится, что он дрянь, и в заключение, разумеется, переходит к настоящему предмету своих размышлений. Свои доказательства он почерпает преимущественно из Фомы Аквинского, но так как он об этом умалчивает, то читателю кажется, что эти мысли принадлежат собственно рассказчику. Затем сле-дует обстановка рассказа. На сцене ни темно, ни светло, а какой-то серенький колорит, живых голосов не слышно, а слышно сипение, живых образов не видно, а кажется, как будто в сумраке рассекают воздух ле-тучие мыши. Это мир не фантастический, но и не живой, а как будто кисельный. Все плачут, и не об чем-нибудь, а просто потому, что у всех очень уж поясницу ломит... (Чихает от волнения и умолкает)".

В связи с этим пародическим изложением "Записок из подполья" следует указать, что статья Салтыкова, в которой отдельным этю-дом напечатаны "Стрижи" ("Литературные мелочи"), начинаются рассуждениями сатирика о том, что такое "дрянь" и что такое "дрянные люди". Совершенно ясно, что Салтыков имеет в виду именно героя "Записок из подполья", когда на этих первых стра-ницах своей статьи дает "дряни" следующее определение: ^"Есть люди, совершенно подобные тому козлу, о котором сложилась древ-няя русская поговорка: ни шерсти, ни молока. Это какие-то унылые недоноски, одинаково не способные ни на добро, ни на зло, по-стоянно колеблющиеся между "да" и "нет", постоянно стремящиеся нечто выразить и никогда ничего не выражающие". Целая стра-ница после этой тирады посвящена характеристике таких людей, при чем от героя "Записок из подполья" Салтыков незаметно пере-ходит к их автору и даже к журналу "Эпоха", нигде не называя их по имени. "Если такие люди соберутся и начнут по душе толковать, - говорит Салтыков, - то разговор их может довести до мысли о самоубийстве, но если они (чего боже сохрани!) к тому же пожелают еще иметь свой литературный орган и начнут по-средством его производить над публикой опыты фильтрации чепухи, то такое действие может угрожать даже государственной безопас-ности. Государство начнет зевать, постепенно прекратит всякую производительность и предастся размышлениям о суете и бренности сего мира". Редакция "Эпохи" сразу поняла, что выпад этот направлен против ее журнала, в ближайших номерах которого и ответила Салтыкову сердитой отповедью; но историками лите-ратуры весь эпизод этой полемики Салтыкова с "Записками из подполья" до сих пор оставался незамеченным.

"Я еще не понимаю... то есть я и понимаю, и боюсь понимать!.. Это... это, так сказать, албинизм мысли... тут что-то седое... да! С одной стороны, потрясающее furioso, с дру-гой - сладостное cantabile! С одной стороны, демоны увлекают Дон-Жуана в ад; с другой стороны - за сценой раздается "По улице мостовой"... страшно! страшно!". Здесь не без меткости пародически схвачены некоторые подлинные фразы из статей Аполлона Гри-горьева. Редактор предлагает "Стрижу третьему" изложить все эти его мысли в форме письма к редактору и приготовить для второй книжки журнала (во второй книжке "Эпохи" и была напе-чатана статья Аполлона Григорьева). Редактор доволен, и "драмати-ческая быль" заканчивается следующими его словами: "Отлично. Итак, господа, мы обеспечены, и я надеюсь, что отныне никто нас никогда не обидит... (В сторону.) И за что они нас обидели? (Вслух.) С одной стороны, мы убедим окончательно публику, что мы стрижи, с другой стороны...". Но тут внезапно - "Раздается треск. В погреб сходит М. Н. Катков, освещаемый сальным огар-ком. Крысы дохнут. Стрижи кричат "виноваты!" и падают в кадушку. Запах. Занавес опускается".

"Стрижи" послужили поводом к началу долгой и крайне гру-бой полемики между "Современником" и журналом Достоевского. Надо отдать справедливость Салтыкову, что он не принимал в этой полемике ни малейшего участия, в то время как взбешенный "Стри-жами" Ф. Достоевский в ближайшей же книжке "Эпохи" разра-зился не только грубой, но и пасквильной статьей под заглавием "Господин Щедрин, или Раскол в нигилистах". Салтыков имел полное основание полугодом позднее ответить ему в статье, которая не была тогда напечатана и о которой речь будет ниже, следующими спокойными словами: "Я отнесся к вам в художественной форме, я заставил вас говорить самих за себя - и публика поняла в со-вершенстве, что в известных случаях эта манера есть единственно возможная. И заметьте, я ни одним словом не оскорбил ни всех вас в совокупности, ни кого-либо из вас в частности... Однако вы оскорбились... Вы выпустили на мой личный счет целую эпопею, под названием "Щедродаров, или Раскол в нигилистах"... Говорю, положа руку на сердце, упражнение это ни мало не оскорбило меня. Прочитавши его, я ощутил только чувство глубочайшего омерзения к перу, излившему зараз такую массу непристойной лжи, и в то же время мне показалось, что я наступил на что-то очень ехидное и гадкое. Столько лжи, клевет и самых недостойных сплетен, пущенных в упор, в виде ответа на оценку, быть может, и резкую, но все-таки чисто-литературного свойства, - воля ваша, а это уж слишком игриво!". К словам этим Салтыков сделал зна-менательное примечание: "Прошу многоуважаемого Ф. М. Достоев-ского (так как он впоследствии сознался, что статья эта написана им) извинить резкость моих выражений; я полагаю, он сам поймет, что статья его не заслуживает и не может заслуживать иного отзыва" ["Минувшие Годы" 1908 г., No 1, стр. 78]. Салтыков был вполне прав в таком своем заявлении, и в этом теперь может убедиться каждый, так как статья Достоев-ского "Господин Щедрин, или Раскол в нигилистах" перепечатана в 23-томном собрании сочинений Достоевского (изд. "Просвещение"). Не буду поэтому излагать ее подробно, но лишь укажу на главное ее содержание.

Статья Салтыкова была анонимна, но Достоевский сразу же узнал, что она "принадлежит г. Щедрину, хотя и нет подписи"; он заявил, что "мы узнаём в этой статье "Молодое перо", - так уж мы привыкли к его игре"... Он начинает статью с целого ряда слухов о розни между Салтыковым и его товарищами по редакции "Современника" о том, что редакция стесняет его литературную деятельность, что будто бы в нем, наконец, "пробудилось чувство литературного достоинства", что он не хочет стеснять и продавать редакции свое право иметь и выражать свои убеждения, что он оставляет редакцию, что он будто бы рассорился с "Современни-ком", что он соединяется с каким-то "посторонним сатириком" и едет в Москву издавать там свой собственный сатирический орган, что остановка только за тем, где достать направленье? А как только достанут они направление, то тотчас же и уедут из Петербурга в Москву... Во всех этих сплетнях кое-что могло и соответствовать действительности: мы знаем, например, из позднейшего письма Сал-тыкова к Некрасову о жалобах его на "духовную консисторию" ре-дакции "Современника". Но дело не в этих слухах, которые До-стоевский приводит лишь между прочим, в виде предисловия, а в том беллетристическом произведении, которое следует за этим предисловием.

Подражая приему Салтыкова, Достоевский сообщает, что редак-цией "Эпохи" получено "произведение одного начинающего писателя, очевидно имеющее иносказательный смысл". Произведение это - роман "Щедродаров", несколько глав из которого и являются основ-ным содержанием всей статьи Достоевского. В них описывается, как Щедродарова (конечно - Щедрин) пригласили быть соредак-тором журнала "Современный", в виду того что в журнале этом произошли беспорядки: "Старые, капитальные сотрудники исчезли: Правдолюбов скончался; остальные не оказались в наличности". Правдолюбов - это, конечно, Добролюбов; не оказался же в на-личности - Чернышевский, уже сосланный тогда на каторгу. За этот злорадный намек Достоевскому особенно досталось в последо-вавшей полемике. Щедродарова приглашают в журнал, как шавку, ценя его "шавечные свойства": "Мы только цыкнем: "усь-усь!", и приобретенная нами шавка должна бросать все, срываться с места, лететь, впиваться в кого ей укажут и теребить до тех пор, пока ей не крикнут: iГi! Разумеется, чем меньше будет у нашей шавки идей - тем лучше. Зато у ней должна быть игра, перо, злость, беспримерное тщеславие"... Всем этим условиям вполне удовлетворяет "известный наш юморист и сатирик Щедродаров", которого поэтому и приглашают в редакцию журнала "Совре-менный". Щедродаров глуп, и едва ли не прирожденный идиот, но это, впрочем, и к лучшему: "Если б Щедродаров был поумнее, что ж бы мы с ним тогда стали делать? Он стал бы рассуждать и не слушаться. А главное, в конце концов, у него, сколько я вижу по его сочинениям, гражданского чувства ни капли. Ему, кроме себя, все равно, а следовательно только польстить его тщеславие, и он на все будет согласен"...

Принимают Щедродарова в редакцию на очень тяжелых усло-виях, которые Достоевский подробно излагает в особой главе, в ряде пунктов, которые в основном сводятся к тому, что его, как "молодое перо", приглашают в редакцию "Современного" не умство-вать, а только "издавать звуки" и кусаться. Щедродарова трети-руют, но он покорно претерпевает все унижения, довольный тем, что попал в редакцию журнала. Далее подробно излагается его литературная деятельность за два года, рассказывается о том, что так как "у него не было ни малейшего гражданского чувства, то потому он без зазору лаял, глумился и срамил самых честнейших и толковых людей, на ряду с паскуднейшими: была бы только юмористика". В этой фразе - "самые честнейшие и толковые люди" - конечно, редакция и сотрудники "Времени" и "Эпохи". Однако все дело кончается бунтом Щедродарова, который вдруг начинает повторять идеи "Времени" о нигилистах, пишет резкие статьи против "вислоухих и юродствующих", осмеливается напа-дать даже на роман Чернышевского. Вызванный в редакцию на расправу, он пытается огрызаться и заявляет, что имеет свое собственное мнение. Но, встретив в ответ на это заявление гомери-ческий хохот товарищей по редакции, падает духом и начинает рыдать, как маленькое дитя. На этом обрывается роман "Щедродаров". Достоевский заключает статью несколькими страницами собственных и совершенно таких же рассуждений уже не о Щедродарове, а о Щедрине, полемизирует с теми словами о "дряни", которыми Салтыков, как мы знаем, метил в "Записки из подполья" и заканчивает, пародируя Кольцова, намеком на то, что "Современ-ник" выдал Салтыкова головою "Русскому Слову", не позволив отвечать на нападки последнего:

Меня "Слову" выдали,

Золотое перушко

Силой укоротали...

Это грубое, чисто-личное нападение было напечатано Достоев-ским в майской книжке "Эпохи" за 1864 год; так как журнал этот переживал большие финансовые затруднения и за недостат-ком подписчиков клонился к концу, то майская книжка эта вышла лишь в середине июля (цензурное разрешение - 7 июля). Поэтому лишь в июльской книжке '"Современника" вышедшей в августе 1864 года (цензурные разрешения от 16 июля и 18 августа) по-явился незамедлительный ответ, озаглавленный "Стрижам" и с подзаголовком "Послание обер-стрижу, господину Достоевскому". Статья была подписана "Посторонний Сатирик, автор "Стрижей"", а так так автором "Стрижей" был Салтыков, то может показаться что и эта статья принадлежит его перу, и что "Посторонний Сати-рик" (слова, заимствованные из приведенных выше тирад Достоев-ского) является новым его псевдонимом. Известно однако, что следующие статьи, подписанные этим псевдонимом и появляв-шиеся на страницах "Современника" уже в 1865 году, принадлежали перу М. Антоновича; поэтому создалось впечатление, что псев-доним этот должен быть разделен между Антоновичем и Салты-ковым. В известном словаре псевдонимов Карцева и Мазаева этот псевдоним так именно и расшифровывается: "Посторонний Сати-рик - М. А. Антонович и М. Е. Салтыков". Таким образом на Салтыкова в некоторой части падает ответственность за ту край-не грубую и, что гораздо важнее, очень многословную и мало талантливую полемику, которую "Посторонний Сатирик" вел с этих пор на страницах "Современника", воспользовавшись к тому же и заглавием отдела, начатого в майской книжке "Современника" Салтыковым - "Литературные мелочи". Такое мнение и до сих нор является господствующим среди исследователей творчества Салтыкова. Однако оно совершенно не соответствует действитель-ности.

нагромождение придаточных предложе-ний, отсутствие абзацев - одно это, помимо всего прочего, с головой выдает Антоновича и совершенно освобождает Салтыкова от чести быть хотя бы в малой степени соавтором всех этих статей. Однако стилистические доказательства - не всегда убедительны, и уж во всяком случае не могут являться решающими. К тому же в начале послания "Стрижам", подписанного, как мы видели, псев-донимом "Посторонний Сатирик, автор "Стрижей"", есть место, которое может показаться опровергающим все стилистические до-казательства. Указывая, что Достовский в своем пасквильном ро-мане "Щедродаров", мстил за "Стрижей", приписав их (и совершенно справедливо) Щедрину, автор послания заявлял: "Бедные стрижи! вы сделались жертвою самой смешной мистификации; вас надули, автор "Стрижей" вовсе не г. Щедрин, а я, ваша месть попала не туда, обрушилась на неповинную голову. Итак, оставь-те в покое г. Щедрина по делам об изобретении стрижей, а обращайтесь единственно и исключительно ко мне, к настоящему автору и изобретателю "стрижей"; я дорожу своим изобретением и не потерплю, чтобы честь его приписывали другому". Но ведь на основании этих слов можно было бы заключить, совершенно на-оборот, что автором "Стрижей" является Антонович, если бы этому не противоречили вполне определенные указания Пыпина, не говоря уже о полной невозможности для художественно неодаренного Антоновича написать такое яркое произведение, как "Стрижи". Поэтому все это заявление является лишь литературным приемом, который ни на один шаг не может приблизить нас к разрешению вопроса - был ли в какой-либо мере Салтыков соавтором статей, появившихся в "Современнике" второй половины 1864 года под рубрикой "Литературных мелочей" и подписанных псевдонимом "Посторонний Сатирик".

Но, к счастью, у нас есть, кроме опасных (хотя в данном слу-чае несомненных) стилистических заключений, целых три неопро-вержимых фактических доказательства того, что после "Стрижей" Салтыков не напечатал вообще ни одной публицистической статьи на страницах "Современника" 1864 года, и что перу его не при-надлежит ни одна из статей "Постороннего Сатирика".

Первое доказательство - категорические слова самого же Сал-тыкова в той его статье, посвященной "Семейству М. М. Достоев-ского", о которой мы уже упоминали выше, которая предназнача-лась, невидимому, для январской книжки "Современника" на 1865 год и вообще не была напечатана при жизни Салтыкова. К ней нам скоро придется обратиться, а пока лишь несколько фраз из самого начала ее, бесспорно доказывающих, что Салтыкову принадлежат лишь две статьи против "Времени" и "Эпохи", уже хорошо из-вестные нам. Это, во-первых, "Тревоги Времени" (1863 г., No 3) и, во-вторых, "Стрижи" (1864 г., No 5). Не подлежит ни малейшему сомнению, что это именно о них говорит Салтыков в самом начале своей статьи, написанной в декабре 1864 года, не увидев-шей тогда света, но счастливо сохранившейся в рукописи до начала XX века. Вот его слова, направленные против "стрижей" вообще и Ф. Достоевского в частности: "Я всего два раза в тече-ние моей недолговременной журнальной деятельности имел удоволь-ствие беседовать о вас, и, могу сказать смело, обе статьи мои имели "некоторый успех". Я не нападал в них ни на ваши "идеи", ни на ваше "направление" (ни тех, ни другого я и до сего дня усмотреть не могу), но это-то, повидимому, и было причиной успеха моих статей" ["Минувшие Годы" 1908 г., No 1, стр. 77]. Дальше идет та тирада против Ф. Достоев-ского, которая была приведена несколькими страницами выше; но дело теперь не в ней, а в совершенно категорическом указании Салтыкова, что им за эти годы работы его в "Современнике" были написаны только две статьи против журналов Достоев-ского. А так как категорическое указание это сделано в декабре 1864 года, то, следовательно, все многочисленные и многослов-ные статьи "Постороннего Сатирика" против "Эпохи", появившиеся во второй половине 1864 года в "Современнике", ни в коем слу-чае не могут принадлежать Салтыкову.

вы увидите, что ответ "Эпохе" написан Антоновичем; ему принадлежат статьи "Литературные мелочи" и "Стрижам", - в последней только первая страница взята из статьи, присланной Салтыковым. Не знаю, как эти статьи вам понравятся, - мне они положительно не нравятся... Мне кажется, что в полемиче-ских статьях с таким тоном требуется большое остроумие" ["Архив села Карабихи" (М. 1916 г., стр. 96). Редактор этого архива вместо заглавия "Стрижам" поставил в скобках "нрзб."; это "неразобран-ное" им слово мы восстанавливаем, хотя и без знакомства с оригиналом письма, но тем не менее с полной достоверностью]. Таким образом устанавливается принадлежность Салтыкову только одной страницы в июльских статьях Антоновича против "Эпохи", а также и тот факт, что Салтыков сам написал ответ - не дошедший до нас, ибо не пропущенный Антоновичем на страницы "Современника".

Наконец, последнее доказательство, и на этот раз уже совершенно решающее: уцелели драгоценные конторские книги "Современника" за небольшой ряд лет, и в том числе за 1864 г. [Бумаги Пушкинского Дома, архив Ипп. Панаева].

На странице 235 конторской книги этого года мы находим счет М. А. Антоновича, из которого видно, что он получил полностью гонорар за все "Литературные мелочи", начиная с июльского но-мера журнала, а также и за послание "Стрижам", напечатанное в том же июльском номере. В счете Салтыкова, находящемся на странице 269, выписан гонорар за "Литературные мелочи", напеча-танные в майской книжке этого года, а следовательно, и за драматическую сцену "Стрижи", являющуюся частью этой статьи. Это разрешает вопрос окончательно и бесповоротно: показание конторских книг с непререкаемой достоверностью оправдывает все сделанные выше умозаключения.

1864 года. Салтыков в это время почти совершенно отошел от журнала, жил, повидимому, с начала лета и до конца года в Витеневе (что, быть может, позволяет заключить письмо его к Анненкову от 14 декабря 1864 года), и ничем печатно не отзывался на ту бурную полемику между "Современником" и "Эпохой" (а также и "Русским Словом"), неволь-ным виновником которой был он сам. Лишь еще один раз счел он необходимым отозваться на новое и личное нападение "Эпохи", написав короткий и сжатый, подводящий итоги ответ, - ответ, кото-рому опять-таки не пришлось появиться в печати. Рассказом о судьбе этого почти никому неизвестного произведения Салтыкова мы и заключим наше знакомство с его полемической журнальной деятельностью 1863 - 1864 гг.

"Посторонний Сатирик" печатал на страницах "Современника" свои яростные статьи против "Эпохи" и "Стрижей", присвоив себе этот термин Салтыкова; "Эпоха" отвечала целым рядом статей, написанных Ф. Достоевским - иногда подписанных им (как например, "Необходимое заявление", "Эпоха" 1864 г., No 7), иногда же и анонимных, но несомнению принадлежавших его перу (как например, "Чтобы кончить", "Эпоха" 1864 г., No 9). В статьях этих имя Щедрина поминалось неоднократно, так как ею продолжали считать автором "Литературных мелочей". Но Салтыков не отзывался. Тогда в октябрьском номере "Эпохи", в отделе "Заметки летописца", который вел Н. Страхов, против Салтыкова была направлена специальная статья "Последние два года в петербургской журналистике", как бы подводящая итоги двухлетней деятельности Салтыкова в "Современнике". Статья эта представляет для нас особенный интерес, так как в ней мы слышим голос современника - пусть и пристрастного - о Салтыкове как журналисте.

"Припомним, достолюбезные читатели, начало 1863 года, - го-ворит Страхов. - Какое было тогда самое важное явление в петербургском литературном мире? Пусть говорят другие что угодно, а я скажу (и согласится со мною, надеюсь, всякий беспристрастный наблюдатель), что важнейшим тогдашним событием было вступ-ление г. Щедрина в редакцию "Современника". С этим вступ-лением для "Современника" начинался так сказать новый фазис его существования, для самого же г. Щедрина открывалось об-ширное поприще деятельности. История литературы, конечно, за-пишет на своих страницах или скрижалях, что редко какой-нибудь писатель писал так обильно, как г. Щедрин в 1863 г., и что этот год есть плодотворнейший год его авторского поприща. Дело не шуточное, да так и смотрели на него в то время. Как только газеты и объявления разнесли радостную весть о вступлении г. Щедрина в "Современник", на этот журнал обратилось всеобщее внимание"... Все это очень характерно и повидимому вполне соответствует действительности; первенствующее положение Салтыкова в "Сов-ременнике" казалось всем настолько очевидным, что редактор "Дня", И. Аксаков, полемизируя в начале 1863 года с одной из статей "Современника", заканчивал спою полемику вопросом: "чего же смотрит в "Современнике" г. Щедрин?".

Продолжая эту журнальную историю недавнего времени, Стра-хов вскрывает принадлежность Салтыкову ряда анонимных статей, безошибочно основываясь на стиле их. "Два-три печатных листа его регулярно появлялись в "Современнике", напечатанные крупно, под веским заглавием: Наша общественная жизнь фельетоны, имели в тот достопамятный год величай-ший успех". Беспристрастно установив столь интересные для нас положения, Страхов переходит к отрицательной характеристике внутренней стороны салтыковских статей, заявляя, что в них была только эквилибристика мыслей, только балансирование суждений, как у канатного плясуна, и что никакой внутренней идеи в статьях этих не было. "Как вдруг (помню живо все ощущения тогдашнего времени), как вдруг я вижу, что у г. Щедрина промелькнула идея... Это было в августовской книжке "Современника". Это была не-большая вариация на теорию страстей, положенную в основание универсальной ассоциации, на ту самую теорию, в пользу которой впоследствии г. Щедрину удалось сказать еще раз несколько слов - слов самых серьезных и важных, какие только нашлись у г. Щедрина". Речь идет здесь, конечно, об очерке Салтыкова "Как кому угодно", - и крайне характерно, что Страхов нашел в нем отражение основной теории Фурье, подчеркнув это в своей фразе. Что же касается "самых серьезных и важных слов", впоследствии высказанных Салтыковым на ту же тему, то здесь Страхов имеет в виду выпад Салтыкова против "вислоухих и юродствующих" и против "зайцевской хлыстовщины"; мы уже знаем насмешки Салтыкова над идеалами будущей женской эмансипации в их понимании Писаревым и Зайцевым: идеалы якобы своди-лись к тому, что нигилистки будут заниматься анатомией, подплясывая и подпевая "Ни о чем я, Дуня, не тужила", - ибо, "как известно" (прибавлял Салтыков), со временем "никакое челове-ческое действие без пения и пляски совершаться не будет". Сал-тыков прибавил к этому еще несколько язвительных стрел против нигилистов, которые-де вскоре преобразятся в титулярных совет-ников, и против нигилисток, завидующих сидящей в ложе бель-этажа Шарлотте Карловне (все та же известная нам Мина Ива-новна). Вот эти-то выпады Салтыкова Страхов и нашел "самыми серьезными и важными словами", сказанными сатириком.

Прерывая на минуту рассказ о статье Страхова, укажу, что именно во всех этих выходках Салтыкова "Русское Слово" и ус-мотрело издевательство над идеями романа Чернышевского "Что делать?", и вообще над молодым поколением. Выпады Салтыкова появились в январской хронике "Современника" за 1864 год, а уже в февральской книжке того же года "Русское Слово" открыло огонь по сатирику в целых двух статьях. О первой из них приходилось уже упоминать выше: это - статья Писарева "Цветы невинного юмора", в основу которой положены высказанные го-дом раньше мысли Достоевского о Салтыкове, как пустом зубо-скале и представителе идей "искусства для искусства". Вторая статья - статья Варфоломея Зайцева "Глуповцы, попавшие в Сов-ременник"; в ней мы находим резкую отповедь Салтыкову именно за взгляды его на нигилизм. Критик считает, что "милый фельетонист" совершенно напрасно в течение целого года носил костюм Добролюбова, путаясь в его складках, спотыкаясь и обнаруживая при этом "то светлую пуговицу, то красивое золотое шитье своего сановнического мундира". Теперь, наконец, он появился в собст-венном своем обличии, и все поняли, кто стоит перед ними: "да, это он, тот самый, который "благоденствовал в Твери и в Рязани", и который с тех пор, в продолжение целого года, представлял собою величественное зрелище будирующего сановника". Этого будирующего сановника разбирает смех по поводу романа "Что делать?" - и это для сановника вполне естественно; но каким образом этот веселый смех его появился на страницах "Современника" - со-вершенно непонятно. Критик обращал внимание "Современника" на новое направление, "придаваемое этому журналу г. Щедриным". На все это Салтыков, как мы знаем, дал ответ в своей мартов-ской хронике 1864 года. Эта полемика между двумя радикальными журналами и дала повод Достоевскому озаглавить свой памфлет против Салтыкова "Раскол в нигилистах", а теперь - если вер-нуться к статье Страхова - дала повод Страхову подхватить об-винения "Русского Слова" и еще раз подчеркнуть расхождение Салтыкова с Чернышевским, а значит и старой редакции "Современника" с новой.

две в июле и по одной в августе, сентябре и октябре". Страхов мельком говорит о многословии этих статей, о целом букете ругательств, который можно набрать из них, и считает, что статьями этими завершается журнальная дея-тельность Салтыкова, пришедшая в окончательный тупик и свидетельствующая лишь о совершенном отсутствии у сатирика серьез-ных идей и настоящих интересов.

Эту статью "Эпохи" Салтыков не захотел оставить без ответа - и прежде всего потому, что она, как мы только что ви-дели, приписывала ему, Салтыкову, все статьи "Постороннего Са-тирика", написанные Антоновичем во второй половине 1854 года. К этому ответу Салтыкова мы сейчас и обратимся; сперва лишь несколько слов об еще одном его ответе, в свое время не напеча-танном и дошедшем до нас только в небольшом отрывке. Среди рукописей Салтыкова в архиве М. М. Стасюлевича сохранился лист, помеченный цифрой 5 и начинающийся словами: "Но если уж пошла речь о стихах". Содержание этого листа относится к теме "Стрижей" и к роману "Щедродаров", а нумерация его пока-зывает, что четыре предыдущих листа начала этой статьи не сохра-нились. Из содержания сохранившегося листа можно заключить, что статья была написана не раньше сентября 1864 года, потому что в ней находится ссылка на статью Антоновича ("Постороннего Са-тирика") "Стрижам", напечатанную в июльской книжке "Совре-менника" (цензурное разрешение от 16 июля и 18 августа). В своем послании "Стрижам" Антонович заявлял, что автором первых "Стрижей" был не Щедрин, а он, "Посторонний Сатирик"; в этом сохранившемся рукописном отрывке Салтыков однако заявлял: ""Со-временник" вас обманул, стрижи! Статью "Стрижи, драматиче-ское представление" писал действительно я (вставка на полях: хроникер "Современника"), а не "Посторонний Сатирик"". Дальше шла острая полемика со "стрижами", частью которой Салтыков воспользовался во втором своем ответе, о котором речь будет ниже, а частью позаимствовался Антонович в очередной своей статье "Литературные мелочи" ("Стрижи в западне"). Повидимому, эта большая и недошедшая до нас статья Салтыкова была от-ветом на уже известное нам "Необходимое заявление" Достоевского, - и в таком случае датировка ее опять-таки может быть отнесена к концу сентября 1864 года.

Вот и все, что нужно установить пока из знакомства с руко-писью этой неизвестной статьи Салтыкова; теперь надо перейти еще к одной его ответной статье, тоже оставшейся в свое время ненапечатанной, но дошедшей до нас через сорок лет после ее написания. Эта статья являлась ответом на разобранную выше статью Страхова и была написана, как это сейчас будет показано, в декабре 1864 года, предназначаясь, очевидно, для январской книжки "Современника" за 1865 год. Дело в том, что выход книжек угасавшей "Эпохи" происходил с крайним запозданием: майская книжка вышла только в иоле, июльская - в сентябре, августовская - в ок-тябре, сентябрьская - в конце ноября. Октябрьская книжка, в которой была напечатана статья Страхова против Салтыкова, была разрешена цензурой на месяц раньше сентябрьской, но вышла в свет в первых числах декабря. На обложке сентябрьской книжки "Эпохи", вышедшей в самом конце ноября, объявлено, что "октябрь-ская книга "Эпохи" выйдет на-днях". Таким образом, лишь в се-редине декабря Салтыков, сидя в Витеневе, мог ознакомиться с направленной против него статьей "Эпохи", и, очевидно, тогда же написал краткий и резкий ответ. Несколько мест из него уже были приведены выше [В даты цензурных разрешений "Эпохи" вкрались ошибки, отмечен-ные впоследствии в "Воcпоминаниях" Н. Страхова о Ф. Достоевском; см. "Полное собрание сочинений Ф. М. Достоевского" (Спб. 1883 г.), т. I, стр. 273].

Все это - о хронологии статьи Салтыкова; теперь - об ее заглавии. Заглавие это гласит: "Гг. "Семейству М. М. Достоев-ского", издающему журнал "Эпоха" - и нуждается в объяснении. Дело в том, что 10 июля 1864 года скончался редактор-издатель "Эпохи", М. Достоевский; издание журнала официаль-но перешло к "сонаследнице прав и обязательств" его, его жене Э. Ф. Достоевской, подавшей прошение в Петербургский цензур-ный комитет об "утверждении за моим семейством и за мною права продолжать издание журнала" [См. "Достоевский", статьи и материалы под редакцией А. С. Долинина, т. II (изд. "Мысль", Л. 1925 г.), стр. 574]. Разрешение было дано, и в июньском номере журнала "Эпоха" (цензурное разрешение от 20 августа 1864 года) было объявлено от редакции, что "с кон-чиною Михаила Михайловича Достоевского, издателя и редактора журнала "Эпоха", издание журнала перешло в собственность его семейства, которое будет непосредственно участвовать в издании"; с этой же июньской книжки журнала на обложке стала появляться строка: "журнал, издаваемый семейством М. Достоевского". Это вполне объясняет, почему Салтыков дал такое заглавие своей статье; ироническая фраза "семейство, издающее "Эпоху"" встречалась уже и в статье "Постороннего Сатирика", напечатанной в двойной последней книжке "Современника" за 1864 год.

Перехожу теперь к истории появления, или, вернее, непоявле-ния в свет этой статьи Салтыкова. Напечатана она была только в 1908 году на страницах журнала "Минувшие Годы" со сле-дующим объяснением от редакции. Один из сотрудников старого "Современника" передал в распоряжение редакции "Минувших Го-дов" подлинную рукопись этой статьи Салтыкова, сообщив, что она у него хранилась свыше сорока лет. Этот сотрудник - не-сомненно, Антонович (он скончался в 1918 году); то, что он рассказывает дальше об истории напечатания в "Современнике" этой несомненно подлинной статьи Салтыкова, возбуждает, однако, величайшее недоумение. По его рассказу, дело заключалось в том, что, прочтя статью Салтыкова, представленную в редакцию, Некрасов нашел ее неудобною для печати вследствие ее резкого тона по отношению к Достоевскому; но, не желая оскорбить Салтыкова отказом поместить ее в журнале, он под разными пред-логами откладывал помещение статьи и в конце концов заявил со всякими извинениями, что статью он потерял. Салтыков вспылил, заявив, что копии у него нет, что восстановить статью он не может и что статья должна быть найдена. Но с течением времени инцидент этот Салтыковым был забыт, а статья его, переданная Некрасовым на сохранение "одному из сотрудников" (т.-е. Антоновичу), так и пролежала у него о лишним сорок лет, пока не была напечатана в январском номере "Минувших Годов" 1908 года [По наведенным справкам, рукописи статьи Салтыкова о архиве журнала "Минувшие Годы" не сохранилось; где она находится и уцелела ли - неизвестно. Так как с этого времени прошло более двадцати лет, то редактор "Минувших Годов" не может даже вспомнить, кем была пере-дана ему эта рукопись Салтыкова в 1907 году].

"неудобной для печати" - но, разу-меется, признана не Некрасовым, а самим Антоновичем, и по причинам, не имевшим ничего общего с теми, которые Антонович изложил редакции "Минувших Годов". Начать с того, что дело не могло происходить так, как описывает его Антонович, будто бы Некрасов в течение ряда месяцев под разными предлогами откла-дывал напечатание этой статьи Салтыкова: написана она была в середине декабря 1864 года, а в середине января следующего года, через месяц, Салтыков был уже в Пензе и не виделся с Некрасовым до осени 1865 года, когда ни о какой "Эпохе" уже и помину не было (прекратилась на мартовской книжке 1865 года). Затем - поводы, выставляемые якобы Некрасовым для непомещения этой статьи в "Современнике" ("резкий тон по отношению к Достоев-ским") совершенно анекдотичны для всякого, кто сравнит эту статью Салтыкова против Достоевского с аналогичными статьями "Постороннего Сатирика", Антоновича. Статьи последнего против "Эпохи" были не только резки, но часто доходили даже до пло-щадной грубости ("ракалии", "шваль", "издыхающая тварь" и т. п.), по сравнению с этими статьями - статья Салтыкова является об-разцом корректной полемики, и, уж конечно, не за "резкость тона" якобы отказался напечатать ее в своем журнале Некрасов. Все это настолько мало вероятно и так сшито белыми нитками, что всей этой версии нельзя придавать никакого доверия. Верен один только факт, что редакция "Современника" по каким-то причинам не пожелала напечатать эту вовсе не резкую по тону статью Салтыкова.

О причинах этих догадаться не трудно. Самым влиятельным лицом в "Современнике" тех лет, особенно после ухода Салтыкова, был Антонович; он не мог пропустить этой статьи Салтыкова, так как в ней Салтыков категорически заявил (и это заявление уже приведено выше), что является автором только двух ста-тей против журналов Достоевского за все эти два года своей журнальной деятельности. Этим он отвечал на то место статьи Страхова, в котором говорилось, что Салтыков являлся автором всех статей против "Эпохи", подписанных псевдонимом "Посто-ронний Сатирик". Антоновичу, очевидно, не хотелось, чтобы такое заявление Салтыкова появилось на страницах "Современника" и вскрыло бы полную непричастность Щедрина к писаниям "Посто-роннего Сатирика"; а между тем Салтыков в этом своем ответе "Семейству М. М. Достоевского" на первых же строках заявлял, что "до сих пор не отвечал ни одним словом на ваши детские упражнения, направленные против моей личности". Этим он кате-горически отводил от себя сомнительную честь быть автором или хотя бы даже соавтором статей "Постороннего Сатирика"; Антонович же, повидимому, не хотел открывать публике именно этого обстоятельства, в выяснении которого так был заинтересован Салтыков. Поэтому представляется совершенно несомненным, что вовсе не Некрасов, а именно Антонович воспрепятствовал напечатанию статьи Салтыкова в журнале и сохранил ее в своем порт-феле. Несомненно также, что Салтыков знал, кому он обязан фактом непоявления своей статьи на страницах "Современника"; недаром в письме к Некрасову из Пензы от 8 апреля 1865 года (о письме этом уже упоминалось выше и еще будет сказано ниже) с горечью говорил он о той "цензуре вашей духовной консистории", через которую должны были проходить его статьи. Под "духовной консисторией" журнала Некрасова он подразумевал в первую очередь именно Антоновича.

Вот каковы были обстоятельства непоявления этой статьи Салтыкова на страницах "Современника" и появления ее сорока годами позднее. Все это представляет особенный интерес не только потому, что вскрывает существование внутренней редакционной цензуры для статей Салтыкова, но и потому, что окончательно решает вопрос об участии Салтыкова в произведениях "Посторон-него Сатирика". До сих пор такое участие считалось несомненным, или, по крайней мере, крайне вероятным; вот почему надо было с особенной подробностью остановиться на изучении этого вопроса, чтобы избавить раз навсегда Салтыкова от сомнительной чести хоть в малой мере считаться автором этих тяжеловесных и безвкусных полемических статей. Полагаю, что теперь это может считаться установленным с совершенной неопровержимостью [История полемики "Современика" с "Временем" и "Эпохой" не-сколько раз уже излагалась историками литературы, но либо крайне предвзято и с недостаточным запасом фактических сведений, либо исклю-чительно с "достоевской" точки зрения. Так, например, в книге А. Л. Волынского "Русские критики" (Спб. 1896 г.) Салтыкову приписаны все статьи "Постороннего Сатирика", при чем сообщается, что "Щедрин осатанел. Завязалась почти невероятная рукопашная" (стр. 415). В книге И. И. Иванова "История русской критики" (Спб. 1900 г.) вся история полемики изложена сугубо пристрастно и с совершенным незнанием творческого пути Салтыкова и его литературного веса в 1863 - 1864 гг.; в этом изложении имеется, однако, тот плюс, что статьи "Постороннего Сатирика" приписаны Антоновичу, но за то и тот минус, что ему при-писываются уже и все "Литературные мелочи", а значит и "Стрижи". Краткое изложение полемики находим и в 23-м томе "Полного собрания сочинений" Ф. М. Достоевского (изд. "Просвещение", где редактора и комментатора этого тома, Л. Гроссмана, интересует, конечно, лишь выяснение принадлежащих Достоевскому полемических статей этой схватки. См. также статью Ю. Никольского "Сатирическая эпопея Достоев-ского" ("Биржевые Ведомости" No 16092, от 10 февраля 1917 г.)].

Теперь мы можем перейти к самому содержанию этого ответа Салтыкова "Семейству М. М. Достоевского". Вступительная часть этого ответа была уже приведена выше; следует остановиться на главных и основных его пунктах. В ответ на обвинение "Эпохи", что в очерке "Как кому угодно" заключается "вариация на теорию страстей, положенная в основание универсальной ассоциации" (а это действительно было "обвинение" - и по тем временам не безопасное - в фурьеризме), - Салтыков отвечает: "шутка сказать!". Ведь "Эпоха" тут же рядом обвиняла Салтыкова и в крайнем легкомыслии, и в полном отсутствии идей - и вдруг оказывается, что в основе его очерка лежит пусть и зловредная, но вовсе не легковесная идея. К тому же Салтыков вовсе и не желает от-водить от себя такое обвинение: "не желаю спорить с проница-тельным критиком, - говорит он, - но утверждаю, что ежели и было подобное намерение, то оно стояло на весьма отдаленном плане". Этим самым решается, однако, и вопрос об отношении Салтыкова к роману Чернышевского "Что делать?", который ведь тоже имел своей идеей фурьеризм, т.-е. "теорию страстей, положенную в основание универсальной ассоциации". Поэтому Сал-тыков и отвечает "Эпохе", что отношение свое к роману Черны-шевского может разъяснить только ссылкою именно на этот свой очерк "Как кому угодно". Оба эти произведения построены на одной и той же идее, как признает и "Эпоха"; все расхождение лишь в практических путях.

В этом положении - центр всего ответа Салтыкова, и поло-жение это, конечно, представляет для нас громадный интерес. От основных идей фурьеризма Салтыков, как видим, не отказывался и в середине шестидесятых годов. Не отказывался он от них и позднее.

более и более отходил от журнальной деятельности, почти совершенно остыв к ней. Одной из причин несомненно являлся тот цензурный террор, вследствие которого кромсались и статьи Салтыкова в "Современнике", и другие произве-дения, предназначенные для этого журнала. Быть может, присо-единялась к этой основной причине и иная, состоявшая в расхожде-нии Салтыкова с другими членами редакции, особенно с Антоно-вичем и Елисеевым, которых Салтыков иронически называл "духовной консисторией", имея в виду их происхождение из духов-ного звания и их образование в семинарии и духовной академии. Намек на последнюю причину можно найти в письме Салтыкова к Некрасову от 8 апреля 1865 г., когда он уже ушел из редакции "Современника" и служил в Пензе. Говоря в этом письме о намерении приехать в Петербург и написать фельетона два для "Со-временника", а также привезти с собою в Петербург целую повесть (несомненно - "Тихое пристанище"), - Салтыков прибавлял: "Но все это, и в особенности фельетоны, должно пройти сквозь цен-зуру вашей духовной консистории. Я и теперь иногда не прочь бы что-нибудь милое написать, да подумаешь-подумаешь и скажешь: чорт возьми да и совсем. Нехорошо писать даром" ["Письма", т. I, No 35]. Из этого видно, что Салтыкову приходилось терпеть не только от прави-тельственной, но и от внутренней редакционной цензуры.

Гонения от цензуры внешней были настолько серьезны, что могли послужить решающей причиной для отказа Салтыкова от журнальной деятельности. Панаева-Головачева в своих воспомина-ниях рассказывает об одном таком красочном случае, когда какой-то очерк Салтыкова был запрещен цензурой. "Салтыков явился в редакцию в страшном раздражении и нещадно стал бранить русскую литературу, говоря, что можно поколеть с голоду: если писатель рассчитывает жить литературным трудом, то он не заработает на прокорм своей старой лошади, на которой приехал; что одни дураки могут посвящать себя литературному труду при таких условиях, когда какой-нибудь вислоухий камергер имеет власть не только исказить, но запретить печатать умственный труд литератора, что чиновничья служба имеет пред литературной хотя то преимущество, что человека не грабят, что он каждое утро отсидит известное число часов на службе и получает каждый месяц жалованье, а вот он теперь и свищи в кулак. Салтыков уверят, что он навсегда прощается с литературой, и набросился на Некрасова, который, усмехнувшись, заметил, что не верит этому" [Авдотья Панаева, "Воспоминания" (Л. 1927 г.), стр. 497]. Однако в двойном ноябрьско-декабрьском номере "Современника" за 1864 год действи-тельно появилось краткое и выразительное письмо Салтыкова на имя Некрасова: "Милостивый государь Николай Алексеевич! Оста-вляя Петербург, я могу на будущее время быть только сотрудником издаваемого вами журнала, не принимая более участия в трудах по его редакции. Примите уверения и пр. М. Салтыков". Так как цензурное разрешение этой книжки "Современника" помечено еще 23-м ноября, то не позднее этого времени Салтыков уже перестал быть членом редакции журнала. Впрочем, еще 6 ноября того же 1864 года он уже был назначен председателем казенной палаты в Пензе. Проведя конец года в Витиневе, Салтыков уехал в Пензу лишь 8 января 1865 года. Журнальная и литературная деятель-ность его прервалась на три года, - если не считать помещения в "Современнике" 1866 года случайной статьи его "Завещание моим детям", характерной уже по самому своему заглавию.

Расставаясь с Салтыковым-писателем на три года, познакомимся в заключение с газетными и журнальными отзывами о его литературной деятельности тех двух годов, когда он был одним из глав-ных сотрудников "Современника", заполнив сотни страниц журнала художественным, критическим и публицистическим материалом. Значительное большинство этих статей яатялось анонимным, что не мешало и читателям, и критикам сразу узнавать Салтыкова по своеобразному стилю его произведений. Кроме того, в начале и середине 1863 года вышли, как мы знаем, два сборника произведе-ний Н. Щедрина, на которые отозвалась и дружеская, и враж-дебная критика. Последней было больше, в виду обостренных отношений к "Современнику" целого ряда журналов и газет - и радикального, и либерального, и консервативного направления. "Русский Вестник" и "Московские Ведомости" не оставляли Салты-кова своим озлобленным вниманием, но не менее разносительную статью о нем написал в 1864 году и главный критик "Русского Слова", Писарев, положивший в основу этой статьи ("Цветы невинного юмора") высказанные годом раньше взгляды Достоевского на Салтыкова, как на "зубоскала", "мелководного" сатирика, отли-чающегося дешевой "литературной игривостью", подносящего чи-тателям "цветы удовольствия" и являющегося представителем не-винного и зубоскального "искусства для искусства". С другой стороны, раздавались и восторженные отзывы; провозглашалось, что "сатиры г. Щедрина с удовольствием и с пользою прочтутся не только нашими детьми, но, пожалуй, и внуками" ["По поводу сатир Н. Щедрина", статья Окнерузам (анаграмма Мазуренко) в "Народном Богатстве" 1863 г., No,No5 256 и 253]. Больно уяз-вленная Салтыковым газета "Куриное Эхо" ("Голос") в большой анонимной статье сравнивала Салтыкова с Гоголем, упрекая пер-вого за отсутствие "любви" и "снисхождения", но все же волей неволей признавая за ним большой талант, который донесет до потомства и типы людей шестидесятых годов, и самый "дух временно этой эпохи ["Голос" 1863 г., No 103]. Обиженный Салтыковым двумя годами ранее сановный крепостник В. Ржевский не упускал случая кольнуть сатирика в своих литературных фельетонах, которые писал под псевдонимом Василия Заочного в официозной "Северной Почте" [Тождество Василия Заочного с В. Ржевским выясняется из февраль-ского "Дневника" Никитенки, бывшего тогда редактором "Северной Почты", и из сравнения этого дневника с номером этой газеты от 28 февраля 1862 г.]. Таких примеров можно было бы привести еще десятки; оста-вляя их в стороне, следует все же обратить внимание на ядовитые выпады против Салтыкова, которые мы найдем в газете "Якорь" и в сатирическом приложении к нему, журнальчике "Оса", - и обратить внимание хотя бы потому, что выпады эти принадлежат перу большого писателя, Аполлона Григорьева, и к тому же совершенно неизвестны ни читателям, ни даже исследователям дея-тельности Салтыкова. Аполлон Григорьев, глава "почвенников" и ближайший сотрудник "Времени" и "Эпохи", редактировал в это время "Якорь" и "Осу", - и, конечно, не мог не отозваться на выступления Салтыкова в "Современнике". Уже в первом номере "Осы" за 1863 год Аполлон Григорьев, скрывшись под псевдони-мом "Ненужного Человека", написал большое стихотворение - "Торжественную оду на благополучное возрождение "Свистка", на всерадостное появление последнего благовонного очерка г. Помялов-ского и на другие, не менее великие в российской словесности события", посвятив эту оду "юному, но могучему племени ниги-листов". Имея в виду сатиру Салтыкова, автор оды писал:

Ненужен скоро будет, и язык...

Писатель русский, брось ты труд сугубый!

К чему писать?

Настала дел пора.

Живее в кнутья, братья-кучера!

В следующем же, втором номере "Осы" за 1863 год, в статье "Слухи по поводу вновь появившегося в Современнике Свистка" - приводится следующий разговор "любителя свиста" со "Свистком":

Любитель свиста (с грустью).

Отчего, Свисток, ты мрачен,

Свисток (с грустью).

Ах, свистеть в меня назначен

Н. Щедрин (М. Салтыков)!

(Озлобленно).

Вздумал 3миева послать.

А уж это что за свист?..

Увлекается одной

Лишь карманною дырой.

Я, "Свисток", в его руках

Безобразен так, что страх...

пиима, зовомая "Аннигилизированный Змиев, или Уязвленное Самолюбие", начинающаяся следующими стихами:

Змиев мнил: "Что лезть мне в князи,

В сильные земли;

Дай наемся лучше грязи,

Окунусь в пыли".

Он свистком играл,

Острого искавши слова,

Пальцем вдруг попал...

а куда - это объясняется в самой пииме, имеющей оказаться явным подражанием сказке, задуманной в Свистке Современника". Тут же рядом новый выпад против Салтыкова: "говорят, что г. Змиев по скромности утаил свое первое произведение, но мы по нескромности рискуем его напечатать. - Вот оно:

Еще неведомый сатирик:

Глубок, как он, но только лирик

И с нигилистскою душой.

Я начал позже, кончу ране, -

Ведь мой предмет - дыра в кармане,

Нельзя ж всю жизнь служить ему!

Дважды упоминавшаяся выше "дыра в кармане" говорит о сле-дующих строках Салтыкова из первой его "Московской песни" в "Свистке":

Брат! Не надуешь дырой!

Все это появилось только в одном No 2 "Осы"; в следующих номерах Салтыкову уделялось еще больше внимания. Тут и слу-чайные уколы в двух строках:

Скажите мне: как вдруг Щедрин решился

На службу "в нигилисты" поступить?

Тут и целые большие эпиграммы, в роде, например, следующей:

Работа легкая - свищи и прыгай с нами -

В "Свистке" иль "хронике" - хоть прозой, хоть стихами...

И пишет, пишет он. А как вторым-то вдруг

Окажется москвич учителем по счету.

Не напечатает он и в смеси стихи,

Невинной юности нелепые грехи.

Прикажет позабыть все эти там идеи,

Пера игривого лукавые затеи.

грязнее", Мефистофель и Фауст на русском журнальном Брокене встречают ряд писателей; среди них высту-пает и -

Журнальный Виц-губернатор.

Я журнальный генерал,

Все я на свете знаю;

Всех ругая наповал,

Сатирическая журнальная литература шестидесятых годов по-чти совсем не изучена (исключение составляют журналы "Искра" и "Весельчак", исчерпывающе описанные И. Ф. Масановым); тем интереснее было остановиться на мало известном журнальчике, руководимом к тому же Аполлоном Григорьевым, и познакомиться, как этот идейный враг Салтыкова расправлялся с ним на страницах своего журнала. Это отношение к Салтыкову очень показательно: не только Аполлон Григорьев, но и другие современные ему журна-листы и писатели пребывали в недоумении о причинах связи Сал-тыкова с "нигилистами". Мы теперь хорошо знаем эти причины, так как видели путь развития Салтыкова в 1860 - 1862 гг., когда он печатал на страницах "Современника" свой глуповский цикл. "Нигилистом" Салтыков не был, как не был выразителем этого течения и сам "Современник", напротив того, боровшийся с пред-ставителями идей нигилизма, писавшими тогда в "Русском Слове". С "Современником" Салтыкова связал не "нигилизм", а соединила общая политическая и социальная платформа. Понятие "народа" недаром было основным и для Салтыкова, и для "Современника"; заложенные Герценом и Чернышевским основы социалистического народничества, получившие окончательное развитие лишь в семи-десятых годах, продолжали развиваться в "Современнике" и после насильственного удаления из него Чернышевского. Мы видели, что в своих публицистических статьях Салтыков совершенно определен-но примкнул к этой мало-по-малу выявлявшейся тогда точке зрения. Работа Салтыкова в "Современнике" 1863 - 1864 гг. была гро-мадна не только по количеству написанного им за эти два года, но и по значению этого написанного в общей истории всего литературного творчества Салтыкова. Не говоря уже о том, что за эти годы на страницах "Современника" Салтыков закончил глу-повский цикл, дал в очерке "Как кому угодно" первый и ясный набросок темы будущих "Благонамеренных речей", написал первые четыре очерка будущих "Помпадуров и помпадурш", - в это же время им был написан глубоко замечательный цикл статей "Наша общественная жизнь", в которых Салтыков, после глуповского цикла, окончательно выработал свой стиль, свои темы, способ подхода к ним и свой язык. После трехлетнего вынужденного службой пробела в литературной работе, Салтыков достиг вершин лите-ратурного развития уже в самых первых своих произведениях конца шестидесятых и начала семидесятых годов.

"По приказу г. министра финансов от 6 ноября 1864 г. за No 38 назначен председателем Пензенской казенной палаты", - так гласит формуляр Салтыкова и так начался второй и последний период его службы на высших административных должностях в провинции. Служить ему очень не хотелось, и уже назначенный в Пензу он писал в середине декабря Анненкову из Витенева: "Я живу еще в деревне; дела мои до того гадки, что я собственно для того, чтобы не видать их, уезжаю в Пензу 2-го или 3-го будущего месяца. А как туда ехать противно - не можете себе представить" ["Письма", т. I, No 32]. В Пензу он уехал 8 января 1865 года и прослу-жил в этом городе почти два года, когда "высочайшим приказом по министерству финансов от 11 ноября 1866 г. за No 15" был переведен на ту же должность управляющего казенной палатой в Тулу. Еще через год, 13 октября 1867 года, был переведен на ту же должность в Рязань, где и закончил свою службу - уволь-нением по прошению в отставку 14 июня 1868 года. За это время службы он был произведен в "действительные статские советники" (2 декабря 1866 г.), над которыми не уставал издеваться почти во всех дальнейших своих произведениях.

Подробный рассказ о служебной деятельности Салтыкова за эти три с половиной года не входит в задачу настоящей моно-графии; к тому же архивные материалы об этой деятельности, лишь недавно открытые в провинциальных архивах, подлежат еще специальной обработке. Лишь в 1925 году в архивах Пензенской казенной палаты найдены были десять дел, имеющих отношение к служебной деятельности Салтыкова в Пензе и в значительной части написанных его рукой ["Правда" 1926 г., No 23]. Сохранились и воспоминания разных лиц об этих годах провинциальной службы Салтыкова; сохрани-лись сведения о резкой ведомственной переписке его с тульским губернатором Шидловским, впоследствии ставшим начальником глав-ного управления по делам печати как раз в те годы, когда Сал-тыков стал одним из редакторов "Отечественных Записок" [И. М. М{ихайлов}, "М. Е. Салтыков в Туле" ("Исторический Вестник" 1902 г., No 1); см. также "Труды Тульской Губернской Ученой Архивной Комиссии" (Тула 1915 г.), кн. II, стр. 257 - 262, и "Русский Фи-лологический Вестник" 1916 г., No 1 - 2, стр. 68]. Со-хранился, наконец, и ряд писем Салтыкова за эти годы к Некрасову, Анненкову и другим петербургским и московским знакомым. Все эти материалы позволяют повторить об этой новой служебной дея-тельности Салтыкова то самое, что было сказано по поводу его вице-губернаторства в Рязани и Твери несколькими годами ранее: величайшая служебная требовательность и добросовестность, борьба со всеми "посторонними влияниями", постоянная неудовле-творенность в чуждой атмосфере и попытки вырваться из нее в область литературы. Последние попытки за все это время оста-вались неудачными, и за три с половиною года Салтыков на-печатал только одну статью "Завещание моим детям" в "Современнике" 1866 года; об этой статье у нас будет речь при разборе цикла "Признаки времени", в который она впоследствии вошла.

Оставляя служебную деятельность Салтыкова за эти годы в стороне, остановимся только на его литературных планах, све-дения о которых дошли до нас в его письмах. В самом начале пребывания в Пензе, рассказывая в письме к Анненкову от 2 марта 1865 года о разных административных губернских безобразиях, Сал-тыков прибавлял: "У меня начинают складываться Очерки города Брюхова, но не думаю, чтобы вышло удачно. Надобно, чтобы и в самой пошлости было что-нибудь человеческое, а тут, кроме навоза, ничего нет. И как плотно скучился этот навоз - просто любо. Ничем не разобьешь" ["Письма", т. I, No 34]. Из предполагавшихся "Очерков го-рода Брюхова" ничего не вышло, но несомненно, что материал, собранный для них, вошел впоследствии в "Помпадуров и помпа-дурш" и в "Историю одного города".

для "Современника" в Петербурге один-два фельетона ["Письма", т. I, No 35]. Из всего этого тоже ничего не вышло: "нечто" посланное из Пензы, не было напечатано в "Современнике", и нам неизвестно, что это было такое. "Повесть", которую Салтыков обе-щал привезти к осени в Петербург - вероятно, "Тихое приста-нище", которую Салтыков однако так и не напечатал до конца своей жизни.

Самый интересный вопрос - о тех фельетонах, которые Сал-тыков собирался написать для осенних номеров "Современника" 1865 года. Тщательное изучение номеров журнала за этот год позволяет остановиться на одной анонимной публицистической статье, и заглавие и стиль которой чрезвычайно напоминают ма-неру Салтыкова. Это - статья "Скромные упражнения", помещен-ная в качестве первой главы начинающегося цикла в сентябрь-ской книжке "Современника" 1865 года. Особенно соблазнительно приписать эту статью Салтыкову в виду той фразы, которую мы встречаем, на первой же странице: "Года два тому назад я тоже вот как теперь принялся было писать всякую всячину, предполагал нечто в роде фельетона завести, и бросил на другой же месяц". Если вспомнить, что именно за два года до этого, в августовской книжке "Современника" за 1863 год, Салтыков попытался "завести фельетон", под заглавием "Как кому угодно" и с подзаголовком "Рассказы, сцены, размышления и афоризмы", - т.-е. именно фелье-тон о "всякой всячине", то естественно возникает мысль, что "Скромные упражнения" принадлежат перу Салтыкова, особенно если иметь в виду несомненное сходство стиля и оборотов. Однако последний признак часто является опасным критерием, а в данном случае решающую роль в отрицательном смысле снова играет сохранившаяся конторская книга "Современника" за 1865 год [Бумаги Пушкинского Дома, из архива Ипп. Панаева]. На странице 141 этой книги имеется, правда, счет Салтыкова, но из этого счета видно что в 1865 году Салтыков ничего не печатал на страницах журнала, и в счете его отмечен лишь ста-рый долг его в несколько сот рублей "Современнику", увеличенный еще на 150 рублей, взятых взаймы Салтыковым у Некрасова. Таким образом "фельетоном", написанным Салтыковым в Петербурге осенью 1865 года, должен считаться очерк "Завещание моим детям", появившийся в январском номере "Современника" за 1866 год.

Этим исчерпывается все известное нам о литературных пла-нах и работах Салтыкова за три года службы его в провинции, до 1868 года. За это время в середине 1866 года, после выстрела Каракозова, был навсегда закрыт "Современник"; полу-тора годами позднее Некрасову удалось взять в свои руки "Оте-чественные Записки", редакцию которых он стал организовывать с осени 1867 года, пригласив к ближайшему участию в ней Салты-кова, служившего тогда в Рязани. Началась деятельная работа Салтыкова по редактированию присылавшихся ему Некрасовым ру-кописей и по подготовке своего материала, публицистического и художественного, для первых же номеров журнала новой редакции.

Но все это - уже новая глава в жизни и творчестве Салты-кова, даже не глава, а новая часть. Службой в Рязани Салты-ков завершил круг своей административной деятельности шести-десятых годов: начал он ее вице-губернатором в Рязани в начале 1858 года и закончил управляющим казенной палатой в Рязани же, выйдя в отставку в середине 1868 года, чтобы всецело и навсегда отдаться литературной деятельности. Рязанью началось и кончи-лось служебное поприще Салтыкова на высоких административных постах; в течение десятилетия круг был завершен.

Существует версия, закрепленная в известных воспоминаниях д-ра Белоголового, по которой и начало и конец служебной деятельности Салтыкова связаны были с личным желанием Александ-ра II. В эпоху своего временного "либерализма", в 1858 году, Александр II счел возможным и желательным назначить вице-губер-натором такого "либерального" писателя, каким считался после "Губернских очерков" Салтыков; в годы реакции, в 1868 году, Александр II предписал уволить Салтыкова "по прошению" со служ-бы, считая недопустимым совмещение высокой провинциальной долж-ности с вольнодумной деятельностью в литературе. Версия эта, особенно во второй своей половине, весьма сомнительна: как раз в последние три-четыре года своей службы Салтыков почти со-вершенно не появлялся в журналах и не мог своими статьями обратить на себя неблагосклонное высочайшее внимание. Отставка его в середине 1868 года объясняется совсем другими причинами - и в первую очередь желанием всецело отдаться той самой лите-ратуре, с которой Салтыков "навсегда прощался", уходя из "Совре-менника" в конце 1864 года.

периоду творчества Салтыкова посвя-щена вторая часть настоящей монографии; первую же надо закон-чить кратким подведением итогов литературной деятельности Салты-кова в шестидесятых годах.

Появление в 1856 - 1857 гг. "Губернских очерков" встречает восторженный прием; имя Щедрина становится знаменитым; он является главою "обличительной литературы", заполняющей в эти первые годы "эмансипации" чуть ли не все страницы журналов. Но Салтыков, вместе с Добролюбовым и Чернышевским, скоро охладевает к этой измельчавшей литературе и отходит от нее, пы-таясь найти новые пути для своего творчества. Попытки продолжить "Губернские очерки" и написать в старых тонах новую "Книгу об умирающих" сам же Салтыков признает неудачными; в поисках новых путей, общественных и литературных, он пере-ходит от обличительных очерков к социальной сатире. Появляется отдельными очерками замечательный "глуповский цикл", к сожале-нию не сведенный впоследствии в отдельную книгу (вероятнее всего - по цензурным причинам), но и в разбросанном виде пока-зывающий, какой огромный шаг сделал Салтыков, как верно нащупал он свой будущий своеобразный путь в литературе. Жур-нальная работа в "Современнике" 1863 - 1864 гг. позволяет Сал-тыкову еще более осознать найденную им новую форму, особенно в замечательной хронике "Наша общественная жизнь" и в пер-вых очерках будущих "Помпадуров и помпадурш". Затрагиваются новые темы, которые впоследствии будут развиты в целом ряде отдельных циклов; оформляется обшественное мировоззрение, обоб-щающее прежний узкий вопрос о "бюрократии" и "земстве" в широкую проблему "власти" и "народа". В ближайшем же произве-дении конца шестидесятых и начала семидесятых годов все это заострится - в замечательной "Истории одного города", которая покажет, что Салтыков не только нашел свой путь, но достиг уже в этом произведении и вершин его.

По этому новому пути нам и предстоит теперь пройти с Сал-тыковым вторую половину его жизни и творчества, до конца его литературной деятельности.